Святой Вроцлав - [86]

Коридор все круче спускался вниз, и Томаш упал бы, если бы не опирался о стенку. Шлеп — плеткой по телу. Томаш задрал голову — потолок находился уже высоко. Откуда-то несло холодом, тухлятиной, можно было бы подумать, что там, внизу, что-то гниет. Но даже все именно так и было, Томаш этого не заметил — коридор переходил в пещеру, другой конец которой терялся во мраке. Это была гробница.

Первым лежал труп заблудившегося паломника со свернутой шеей; пальцами рук он сжимал содранную с лица кожу. Дальше высились гробы, в большинстве своем прогнившие или окаменевшие, открытые или же переполовиненные настолько, что Томаш видел, кто лежит в средине. Эти люди походили на святых под стеклянной витриной — шить они никак не желали, при чем, к примеру, толстяк с рожей партийного аппаратчика со святостью столкнулся один-единственный раз, когда пытал священника в казематах Службы Безопасности. Сейчас он лежал себе спокойно в дешевом костюмчике, с узеньким тире галстука, а руки, как будто бы застывшие при подсчете денег, сложил на груди. В стоящем рядом гробу покоился усатый солдат, еще дальше — вор с татуировкой под глазом, зато без самого глаза и мизинца; бабулечка, которую в гробик уложили в том самом платье, в котором она проходила последние четверть века. Имелся здесь хипарь с бутылкой (дружбаны положили), милиционер, монашка, дитя на атласе. Все как живые, только бледные, чернота Святого Вроцлава покрыла им руки и щеки. Томаш светил фонариком и не мог поверить, что все эти люди были придавлены фундаментами.

Он оставил их за собой, один только раз оглянувшись. Какое-то время он шел в темноте, свет перед ним распылялся, пока не отразился от торчащей из стены металлической конструкции. Дантист остановился. Конструкция оказалась немецким танком типа «Тигр», превратившимся в камень, практически сросшимся со стеной. «Тигр» наклонялся вперед, в корпусе зияла дыра величиной с кулак, а из открытого люка высовывалась рука в перчатке. Томаш отступил, чтобы осмотреть танк во всем его величии. Рядом валялись несколько тел в немецких мундирах, оружие, граната и какой-то гражданский в каске и с коктейлем Молотова, запутавшийся в колючей проволоке. Томаш наклонился и не без колебаний забрал пистолет у мертвого немца. Оружие было черным, твердым будто мрамор и состоящим из единого куска материала — Томаш не мог нажать на крючок или сменить обойму, так что пистолет он выбросил. Плетку тоже.

А дальше лежали короли среди дам и рыцарей. Три тела в коронах, похожие на сваленные с постаментов скульптуры, лежали на изукрашенном катафалке; их стопы вырастали из черной стены, у каждой из них в руке была держава. Рыцари в полных доспехах замерли вокруг них, стоя на коленях, опираясь на мечах. Придворные дамы, куртизанки и даже простые проститутки положили головы на катафалк. На их щеках застыли каменные слезы. Томаш осторожно приблизился. Он касался лиц этих девушек, таких гладких и холодных, что, возможно, то были статуи, никак не превращенные в камень люди — но вот кто мог бы прорезать резцом поры на коже щек, первые морщинки в уголках глаз? Мечи у рыцарей были выщерблены.

Томаш влез на катафалк и присел возле старого короля. Он прикоснулся к торчавшему из бороды волосу, и тот сломался будто спичка, превратился в пепел. Монарх единственный лежал с открытыми глазами, с каменным спокойствием всматриваясь в точку над собой.

Теперь почва спускалась под острым углом, так что Томашу приходилось подпираться руками, чтобы не покатиться в темноту. Он уже понятия не имел, откуда пришел, но даже когда светил за спину, не видел хотя бы малейшего следа прохода в подвалы, ничего, одни только немцы, рыцари, короли; к тому же, каким-то удивительным образом, ему казалось, что от смерти Михала и от битвы под Святым Вроцлавом его отделяют многие годы. Все то происходило где-то в отдаленном прошлом, в котором жила еще и Малгося. В конце концов, он потерял равновесие и покатился вниз, вопя в пространство, которое не отвечало хотя бы эхом. Он сбивал себе конечности, делая все возможное, лишь бы не выпустить фонарь, пока, наконец, за что-то не ухватился. То был коготь.

Дракон был настолько громадным, что Томашу не удалось осветить его всего, даже когда он отступил под противоположную стену, перепуганный до потери пульса — ему казалось, будто бы чудище все еще дышит. Черная, холодная башка величиной с грузовой автомобиль, лежала на длинных лапах, левая века была наполовину прикрыта, открывая мертвую щель глаза. Поломанные зубы, длиной в локоть, выступали из покрытой чешуей пасти, шея была толстенной, спина покрыта наростами, а над спиной висел сложенный веер крыльев. Томаш не мог оторвать взгляда, он представлял этого прекрасного зверя в полете над каким-нибудь древним краем; эти дикие клыки, бешено искривленная морда; о таких чудищах читал он в молодости, о таких мечтал до нынешнего времени. Он и не заметил, как поцарапал себе руку. Капли крови застывали на когте.

Не без страха приблизился он к дракону, погладил его по морде, по лапам забрался на шею и лежал там, бессмысленно глядя на ряд идущих вдоль позвоночника шипов. Животом он прижался к шкуре, поглощая ее тепло, и внезапно ему показалось, будто бы дракон вздрогнул и летит по воздуху. Он поднял голову. Нет, ничего подобного не случилось. Можно было бы остаться и здесь, но коридор вел дальше. Вниз.