Святая Русь - [108]

В особом архипастырском послании он обращался к российским староверам: «К сим же завещеваю вам, возлюбленные, всякое благоразумие и благопокорение покажите пред царем вашим и от всех враг его и изменников удаляйтеся и бегайте, якоже от мятежных крамольников-поляков. Тако наипаче от злокозненных безбожников, гнездящихся в Лондоне и оттуда своими писаниями возмущающих европейские державы»[433].

Кстати, послание митрополита Кирилла писатель мог прочесть в статье «Партия Герцена и старообрядцы», опубликованной в 68-м томе журнала «Русский вестник» за 1867 год. В этом же томе был впервые опубликован роман Тургенева «Дым».

По настоянию Герцена, дружившего с Иваном Сергеевичем, писатель «потрудился» над сочинениями Щапова, но не согласился с выводами историка и не уверовал в готовность русского народа к «бунту». Теорию «земства» он признал «кабинетной, высиженной штучкой».

Анализируя прочитанное и вспоминая разговоры с «злокозненными безбожниками», Тургенев писал Герцену, что эмигранты «немецким процессом мышления» не понимают русский народ, не готовый к революции. «Потому что народ, перед которым вы преклоняетесь, консерватор par excellence[434] – и даже носит в себе зародыши такой буржуазии в дубленом тулупе, теплой и грязной избе, с вечно набитым до изжоги брюхом и отвращением ко всякой гражданской ответственности и самодеятельности – что далеко оставит за собою все метко верные черты, которыми ты изобразил западную буржуазию в своих письмах. Далеко нечего ходить – посмотри на наших купцов» (письмо от 8 октября 1862 г.).

Тургенев видел в народе, в «земстве» Щапова, в старообрядчестве зародыш добропорядочной буржуазии, а не бунтарского движения. Писатель считал, что консервативное древлее благочестие никогда не будет движущей силой революции, что невозможно ожидать от староверов политической активности и даже стремления к свободе.

Развенчивая иллюзии политических эмигрантов, слепо веривших в народ, Иван Сергеевич писал Герцену, намекая на «обжог» – анафему митрополита Кирилла: «Ты, романтик и художник, веришь в народ… И все это по милости придуманных господами философами и навязанных этому народу совершенно чуждых ему демократически-социальных тенденций… Изо всех европейских народов именно русский менее всех других нуждается в свободе. Русский человек, самому себе предоставленный, неминуемо вырастает в старообрядца – вот куда его гнет – его прет – а вы сами лично достаточно обожглись на этом вопросе, чтобы не знать, какая там глушь, и темень, и тирания» (письмо от 25 декабря 1867 г.).

Представитель «буржуазии в дубленом тулупе» – купец Капитон Андреевич Голушкин, карикатурный образ старообрядца из романа «Новь» (1876): «Сын разбогатевшего торговца москательным товаром – из староверов-федосеевцев. Сам он не увеличил отцовского состояния, ибо был, как говорится, жуир, эпикуреец на русский лад – и никакой в торговых делах сообразительности не имел… Он высказывал самые крайние мнения, трунил над собственным староверством, ел в пост скоромное, играл в карты, а шампанское пил, как воду».

«Жажда популярности» бросила Голушкина в оппозицию, «свела его с нигилистами». Но когда его арестовывают по доносу приказчика, купец «все и всех выдает, желает перейти в православие, жертвует в гимназию портрет митрополита Филарета». И Тургенев замечает устами одного из персонажей: «Ну, этот революции не сделает».

Свое мнение о «темном царстве» старообрядчества, где уважается только «тирания» сильной личности, Тургенев вложил в уста Потугина, одного из персонажей романа «Дым» (1865–1867): «Видят люди: большого мнения о себе человек, верит в себя, приказывает – главное, приказывает; стало быть, он прав и слушаться его надо. Все наши расколы, наши Онуфриевщины да Акулиновщины именно так и основались. Кто палку взял, тот и капрал».

Наверное, человеком «большого мнения о себе», неистовым проповедником, стоящим во главе стрелецкого восстания – «Хованщины», думал изобразить писатель в историческом романе знаменитого защитника древлего благочестия, суздальского священника Никиту Добрынина (прозванного врагами «Пустосвятом»), мученически пострадавшего за старую веру в 1682 году.

Замысел романа «Никита Пустосвят» появился у Ивана Сергеевича в 1865 году, но наиболее занимал его в марте-апреле 1868 года. По мнению литературоведа Юрия Давидовича Левина, «в историческом романе о Никите Пустосвяте Тургенев намеривался изобразить мятеж раскольников, “бессмысленный и беспощадный”, возглавляемый темными, невежественными, фанатичными и тираническими руководителями, обладающими огромной силой воздействия на народ и преследующими в своем стремлении к старому реакционные цели, осуществление которых угрожало бы правильному развитию и даже существованию русского государства»[435].

Тургенев хотел современных староверов, «купца Голушкина», противопоставить староверам прошлого, которых считал настоящими революционерами. Эту мысль он высказал в несохранившемся письме к Просперу Мериме: «Раскольники XVII века были революционерами»[436].

Интерес писателя к старообрядчеству был несомненным, но то был интерес светского человека, стороннего наблюдателя. Староверы (например, Касьян Блоха) привлекали Тургенева только как психологические типы. Как заметил Бродский, Иван Сергеевич «оставался внутренне чуждым биению религиозной мысли: социально-психологический интерес имели для него изображенные явления и лица (в своем итоге), но не религиозный»