Святая Лизистрата - [64]
Раздались вежливые аплодисменты, и на столе появились фрукты. Анри не любил фруктов, и потому мир снова предстал ему в мрачном свете. Он вспомнил о бородатом студенте-антифашисте. Бомбы, Комитет бдительности, покушения… Внезапно им овладела тревога.
В эту самую минуту в Сарразаке полицейский Видаль, стоявший на посту на дороге в «Ла Гранжет», увидел двух приближавшихся людей, которые показались ему подозрительными. Он схватился было за автомат «стэн», сохранившийся у него со славных дней Освобождения, но не успел взяться за ложе, как спусковой крючок сорвался с предохранителя и прозвучал одинокий выстрел — пуля пролетела под мышкой Видаля.
— Черт бы побрал этого чертова дурня! Чего доброго, еще прикончит тут нас! Этакая тупица!
Еще дрожа от волнения, Видаль с облегчением узнал голос дядюшки Тастэ. Старый учитель шел в сопровождении Теодора Гонэ, на голове которого впервые в жизни красовался берет, надетый домиком, как у лесорубов. У обоих были охотничьи ружья.
— Я чуть не всадил себе пулю в бок, — вместо извинения пробормотал Видаль.
— Жаль, что промахнулся! По крайней мере избавил бы людей от опасности. Мы идем в обход. Ничего подозрительного?
— Ничего, господин Тастэ. Мой напарник пошел на камнедробилку.
— Прекрасно. А мы дойдем до театра.
И они скрылись в темноте. До Видаля донесся голос дядюшки Тастэ, дававшего советы Теодору:
— Мы идем по открытой местности. Каждый — по своей стороне дороги… Спустите предохранитель у ружья. Надо быть наготове. Осторожнее, черт возьми, это же не свечка!.. Можете нести его на плече, но лучше зажать приклад под мышкой и нести ружье дулом вниз, а палец держать на спусковом крючке. Если придется стрелять, цельтесь в ноги… Я зарядил вам седьмым номером — этого будет достаточно, чтобы их припугнуть. У меня в правом стволе крупная дробь, но это не для новичков.
Подойдя к главному входу, они остановились. Начался мелкий дождь.
— Ничего не видно, — сказал Теодор.
Страх сдавил ему горло. Теодор старался преодолеть панику. Рука его так сильно сжимала спусковую скобу, что он не смог бы разжать пальцы и дотянуться до крючка, если бы потребовалось на него нажать.
— Я дал вам электрический фонарик. Надеюсь, вы умеете им пользоваться? Но будьте осторожны. Как только зажигается фонарь, вы становитесь мишенью. Теперь обходите здание с левой стороны. Хорошенько обследуйте все кусты. Я зайду в зрительный зал и через четверть часа встретимся у входа на сцену.
Теодор шел вдоль фасада, держа ружье наперевес, словно гоплит копье, и, чтобы набраться мужества, повторял про себя строки, которые произносит в «Лизистрате» хор женщин: «Brykusa su tus pleumonas kaï tanter’ examêsô…» — «Своими зубами вырву из тебя легкие и кишки…» Как далеко была Лизистрата — женщина, способная заставить армии разойтись!
Тастэ проводил его озабоченным взглядом, затем пожал плечами и поднялся на крыльцо. Там он на секунду остановился, скрутил сигарету и закурил. Запах паленого фитиля допотопной зажигалки, ночь, дождь, ружье под рукой — все это живо напомнило ему Шампань сорок пять лет назад… Правда, ощущение это возникло у него всего лишь на миг. Сейчас все было другое… Он вздохнул. Не по нем эти нынешние времена. Он делал вид, будто все понимает, но уже давно перестал в чем-либо разбираться… Вроде бы та же битва, тот же враг, но он изменил обличье, он вдруг исчезал, испарялся, когда, казалось, ты уже схватил его… Все непрочно, все неправда… Он дотронулся до благородного камня у себя за спиной. Вот эта штука прочная. Он представил себе этот зал, наполненный родителями, а на сцене — крошки с цветами, с гирляндами, в ярких костюмах, похожие на маленьких щенят, шаловливых и в то же время серьезных… «Японская фантазия»… «Деревенский праздник»… «Бретонский танец»… «Свадебный хоровод»… Весь классический репертуар младших классов.
Зажигалка все горела. Он потянул за цепочку и положил ее в карман. Сколько школьных праздников он провел? Пятьдесят? Шестьдесят? Его специальностью был мюзик-холл. До войны он обычно вел радиопрограмму на школьных празднествах в бордоском парке. Но самым большим его достижением, его триумфом, был выпуск 1929 года — того года, когда появилась комета и когда у него в классе были такие ученики, как Оливье, который стал потом директором французского радиовещания и телевидения в Лиможе; Шантр, который окончил дорожный институт, потом был депортирован и умер на чужбине; Бокер, ныне директор школы в Бордо, ну и, конечно, главная звезда — Леба, начальник вокзала в Монтобане. Они сыграли тогда «Серьезного клиента» Куртлина с таким блеском, что их пригласили в Бордо, где они выступали в зале Франклина перед инспектором академии… В ту пору это был господин Ориак, и смеялся же он, ну и смеялся! А потом подали шампанское, и господин Ориак сказал, что Тастэ…
До чего невыносимо разит от этой зажигалки! Он вытащил ее из кармана. Наверно, плохо притушил… Еще брюки прожжешь… Трут совсем не горит. Никуда не годится, не то что прежний.
