Святая Лизистрата - [62]

Наконец на второй странице, внизу Анри обнаружил то, что искал, — несколько строк о Сарразаке. Двое молодых людей, арестованных на прошлой неделе, были выпущены накануне. И больше ничего.

По письмам Коша и Тастэ (Фоссад был слишком осторожен, чтобы писать), хотя и более пространным, тоже трудно было о чем-либо судить. Кампания, развернувшаяся после митинга 26 января, две недели протекала без помех и уже начала затухать, но после ряда провокаций вспыхнула с новой силой. Несколько ночей подряд на зданиях Сарразака, в том числе на стенах коллежа и «Ла Гранжет», появлялись надписи, сделанные суриком. В помощь Лиге борьбы за светскую школу был тотчас создан Комитет антифашистской бдительности. Рабочие Колака организовали боевые группы, и тем не менее на доме Бриу однажды утром появилось несколько крупных свастик. В ту же ночь на строительстве домов для рабочих в Пило взорвалась бомба, был легко ранен ночной сторож. Состоялся новый митинг, который кончился потасовкой. Во время выступления Хосе три машины — за рулем сидели мальчишки: двое учеников пансионата святого Иосифа и репатриант из Эскальдьё — на большой скорости промчались через площадь, скандируя гудками: «Алжир должен быть французским!» В начале бульвара Освобождения их остановили манифестанты. Последовала свалка, во время которой в толпу были брошены бутылки, легко ранившие несколько человек. Прошел слух, что их бросили из пансионата святого Иосифа. Несколько окон было тут же выбито. Солдаты отрядов республиканской безопасности, следившие за порядком, не проявляли излишнего рвения: они арестовали без разбору несколько манифестантов и провокаторов — в общем человек двенадцать.

— Ну и горячие же у вас там головы!

Лабурдет заглядывал в газету через плечо Анри.

— Об этом много было разговоров?

— Не очень. Но вы, кажется, сами получили письмо с угрозами. Будьте осторожны. Эти люди совсем с ума сошли. Вы знаете, что многих наших коллег охраняют студенты?

— Об этом говорили, когда я уезжал.

У Лабурдета был старый черный «фрегат». Садясь в машину, Анри сложил газету. И взгляд его упал на театральную хронику. На завтра были объявлены «Салемские колдуньи» в исполнении труппы Мориса Мамби с Терезой Ти-Дьем, Арлеттой Пикар, Ахмедом Бенами и Пьером Вермеленом в главных ролях… Анри перечитал анонс. Имени Жанны Дуаен там не было.

Лабурдет, тщетно пытаясь завести мотор, словно органист нажимал то одну кнопку, то другую.

— Обед исторической секции, на котором вы любезно согласились присутствовать по прибытии, состоится в «Королевском Турни». Там превосходные красные вина. Мы принимаем сегодня Фельдмана из Тюбингена и Бекфорда из Кембриджа. Это тонкие знатоки. Надо, чтобы они остались довольны.

— Тут я вполне полагаюсь на вас! Но могу я вас попросить заехать сначала на факультет?

Если Мамби написал, то на факультете его ждет письмо. Анри запретил пересылать ему в Марокко что-либо, кроме официальной корреспонденции. Он согласился вступить в игру и вел ее по правилам.

Мамби, конечно, написал. Что-то произошло. Иначе чем объяснить то, что Жанна не участвует в гастролях? Еще не было случая, чтобы в рекламном анонсе забыли упомянуть о звезде.

Последний месяц Анри старался не думать об исходе, не загадывать, как произойдет решающая встреча. И все же он понимал, что ход сделан. Он походил на игрока, который знает свои карты, но не открывает их, питая в душе надежду — или опасение, — что они могут оказаться другими.

В Рабате он читал лекции очень рано и затем весь остаток дня проводил в садах Шеллаха, среди цветов. Он часами просиживал на солнышке у какой-нибудь стены, увитой бугенвилиями, забывая обо всем — о еде, о свиданиях, о работе. На него нисходило удивительное спокойствие, ум работал ясно и четко. После долгого перерыва он вновь обрел способность видеть жизнь как бы со стороны и ощутил потребность писать. В тишине, которую лишь подчеркивал шум крыльев и клекот журавля, рождались стихи, которые со временем можно будет присоединить к сборнику, лежавшему уже два года в издательстве Сегера.

Одно из стихотворений называлось: «Защищенный путь». Оно начиналось так:

А если в чашу спрячется тропинка,

Уйдет, скользнет к немыслимым полянам,

Я все равно увижу, как она

К проселку робко тянется губами.

Но для этого нужно, чтобы была тропинка. Для этого нужно, чтобы где-то был перекресток. И если ему предстоит отказаться от Жанны, — а он настолько сжился с этой мыслью, что не видел иного выхода, — Анри уже знал, какой он сделает выбор. Он вернет себе свободу, какой бы ничтожной она ни была. И уж затем станет строить свое будущее. Но что делать, если решать-то пока нечего? Отсутствие Жанны оставляло его в неведении, лишало точки опоры — словом, он по-прежнему был пи с чем. Все висело в воздухе.

— А как насчет прекращения огня в Алжире? Что говорят по этому поводу марокканцы? — спросил вдруг Лабурдет.

— Надеются, как и мы. Но сомневаются, сможет ли Франция осуществить это.

— Надо верить в генерала, мой дорогой. Если все мы будем его поддерживать, нам нечего опасаться.

На факультете, когда Анри проходил мимо окошечка привратника, тот вышел из своего закутка.