Святая Лизистрата - [60]

— Алло, Анри?

Это был голос Хосе, звучавший решительно и как-то по-новому властно.

— Ты должен взять слово. Письмо, которое ты получил, обязывает тебя это сделать.

— Во-первых, я не имею ни малейшего желания выступать на митинге, где будет председательствовать Бриу.

— Бриу не будет председательствовать на митинге. Об этом уже и речи нет. За письмом к тебе стоит его клика. И ты должен сорвать с нее маску.

— Ты уверен, что это он? По-моему, все же это мистификация.

— Не в том суть. Хочешь не хочешь, но ты втянут в эту заваруху.

Увы! Хосе, к сожалению, был прав. Их было четверо, готовых вступить в борьбу… их стало трое…

— Хорошо, согласен. Но три слова, не больше, ладно?

— Я на тебя рассчитываю. Ты будешь говорить между Тастэ и мной. Сделай упор на повышение культурного уровня народа…

— Ладно, ладно… Разглагольствовать — моя специальность. Тут можешь не волноваться.

Он повесил трубку. Катрин смотрела на него.

— Вы собираетесь выступать на митинге?

— Поживем — увидим. Когда наш друг Хосе берется за дело всерьез, его не интересует реакция партнеров.

— Знаю. Я ведь живу с ним.

Она в эту минуту закуривала сигарету.

— Простите?

— Я сказала, что живу с ним. И в том, что его не интересует реакция партнеров, я, к сожалению, имела возможность убедиться. Я вам противна, да?

Как и в Бордо, несколько недель назад, он вдруг ощутил спазматическое желание. Оно прошло так же мгновенно, и Анри с облегчением улыбнулся.

— Нет, нет, нисколько… Меня просто забавляет то, что у Хосе есть хоть одна слабость и именно эта. Вам надо бы испробовать на нем рецепт Лизистраты. Это отлично действует на людей, страдающих воинственным пылом.

Недокуренная сигарета полетела в пепельницу рядом с телефоном.

— Не всегда.

Тон, каким это было произнесено, заставил Анри поднять голову. Он понял.

— Жан?

Она повернулась и пошла; затем бросила через плечо:

— Мадлен наверху, с портнихой.

Ах да, Мадлен… Он не торопясь набил трубку и поднялся по лестнице. Очевидно, она ждала его, так как дверь отворилась, едва он ступил на площадку.

— Анри!.. Входи.

Она была в темной юбке и блузке — так женщины в семействе Лаказ одевались после воскресной утренней мессы, тогда как остальные дни по утрам ходили в пеньюаре. Сегодня, правда, была среда, но Мадлен постаралась и сняла даже сетку, которую обычно носила, чтобы сохранить прическу. Анри это тронуло, потом он разозлился на себя за то, что это его тронуло, а злость в свою очередь вызвала у него раздражение. Он опустился в кресло и принялся мрачно сосать трубку.

— Я был немного груб вчера вечером, — пробурчал он. — Извини. Я выпил.

— Понимаешь, Анри, мне хотелось сказать тебе… С Лапутжем все кончено… Я чувствовала себя такой одинокой…

— С Лапутжем?.. Ба-а… Не мне тебя за это упрекать. Я, как ты понимаешь, сам не был образцом целомудрия последние… последние…

— Последние два года.

— Да, в следующем месяце будет два. Если б я вел себя иначе, это была бы уже не добродетель, а глупость. Поэтому ты понимаешь, что Лапутж… Кстати, насчет Лапутжа. Ты видела его вчера вечером?

— Он заходил перед обедом навестить папу — у папы грипп.

— Нет, я имею в виду — между одиннадцатью и двенадцатью ночи, когда были взрывы.

— Ты думаешь, что он…

— Более чем вероятно. Но он не из тех, кто станет рисковать собственной шкурой. Скорей всего, на это дело был поставлен кто-нибудь из молодых репатриантов. Ты не замечала, последнее время он не встречался с подобными типами?

Это очень напоминало допрос, но Мадлен, казалось, не сознавала этого.

— Видишь ли, я больше не бываю у него… но… дней десять назад он приютил у себя двух каких-то странных парней. И вчера вечером один из них сидел с ним в машине. Он говорит, что это военные, они ранены и он их лечит.

— Весьма любопытно, весьма…

Он машинально поднес руку к подбородку — она была забинтована.

— Что это?

— О, ерунда.

— Катрин сказала мне, что ты получил письмо с угрозами.

— Тоже ничего серьезного. Кое-кому не нравится пьеса, которую я собираюсь показывать в «Ла Гранжет».

— Ах да, Анри, я хотела тебе сказать… я очень сожалею насчет пьесы… это все аббат… Я понятия не имела, что у вас другой текст. Кату дала мне прочесть экземпляр, который она получила от госпожи Кош. Там все вполне пристойно, вполне…

— Рад это слышать.

— Надеюсь, не мои высказывания дали повод Бриу преследовать тебя… Понимаешь, я ведь была зла на тебя…

— За что же?

— Не знаю… Все накачивали меня — Лапутж, аббат… А потом…

Видя, что она мнется, он мягко дотронулся до ее руки.

— Говори же. В чем дело?

— Эта женщина… на обложке английского журнала, который Кату привезла из Бордо… Я знаю, это глупо, но я сразу возненавидела ее. Я… я не хочу, чтобы она приезжала сюда.

Он передернул плечами.

— На, прочти.

Рука его достала из кармана письмо Жанны и, прежде чем он успел подумать, протянула Мадлен. Он сразу пожалел об этом. Столкновение, которого он так боялся, сейчас произойдет, и ему стало страшно. Но отступать было поздно.

— Что это?

— Читай.

Он встал и подошел к окну.

На площади, на углу улицы Энин, у забора вдоль строящегося дома стояло несколько человек. От них отделились два мотоциклиста. Один направился к бульвару Освобождения, а другой проехал под самыми окнами дома Лаказов. Это был парень из группы Хосе, занимавшийся расклейкой плакатов. Он остановился перед домом и налепил на ствол высокого платана два плаката: один большой, желтый и другой маленький, красный. На желтом Анри разобрал слово «МИТИНГ», написанное крупными буквами. Кора у дерева была неровная и в нескольких местах прорвала влажную бумагу. Парень попытался разгладить ее. Закрытое окно не пропускало звук, но ясно было, что он ругается на чем свет стоит. Подошел какой-то прохожий и, усиленно жестикулируя, принялся давать парню советы. Завязался спор, довольно оживленный, судя по мимике. Анри тихонько рассмеялся. Это было так смешно — совсем как в немом фильме Мака Сеннета.