Святая и грешница - [41]

Он почувствовал упорство юноши, но также его нерешительность. Движением руки он показал ему, что позволяет заговорить.

«Как мне быть?» — спросил юноша с упрямством в голосе.

«Я не могу дать тебе совет, — сказал рассказчик, — у любви несколько периодов. В период вожделения советы не помогают».

«Как ты поступил?»

Вопрос был задан. Вряд ли юноша интересовался судьбой рассказчика, но его собственное вожделение неистовствовало в нем и требовало ответа.

Рассказчик размышлял, я чувствовал, что он колеблется, стоит ли отвечать юноше, но наконец решился:

«Я вот что скажу тебе. В ту ночь, когда я на один день раньше других вернулся с охоты и нашел свою жену и юношу спящими в объятиях друг друга, в постели, мир раскололся предо мной».

30-е марта

Вчера вечером мы встретились в траттории как братья.

Мы не произнесли ни слова, пока на нашем столике не появилось вино.

«Как ты поступил?»

Он заглянул мне прямо в глаза и ответил:

«Я был в неистовстве, во мне бушевала ревность.

Одно страшное мгновение — мне хотелось все порушить в своем горе. Однако я покинул дом, где спали эти двое. Эта ночь была для меня адом. Я метался по городу, словно загнанный зверь. Не отдавая себе отчета, что делаю, я оседлал лошадь и помчался вон из города.

Вот так это было. Спустя много недель я возвратился в город.

Я любил свою жену, но видеть ее больше не мог».

Я чувствовал, что он не все рассказал, но мне не хотелось расспросами бередить его душу. Мы оба несли в себе зерно горечи, оба пытались избавиться от этого. Но в то время как я только и говорил, что о Марии, он о своей жене не обмолвился ни словом.

Но все же как на ладони было заметно, насколько он несчастлив, и я понимал, что он искал моей близости. Он подливал себе вина, не замечая этого, явно по давней привычке, но не пьянел. Вино не действовало на него.

Он хотел говорить о картине, которую я писал. Вернулся ли я к работе?

Я сказал ему, что я наконец отважился сходить в церковь, видел картину и остался доволен ею. Мария светилась навстречу мне во всей своей чистоте, она была на картине такой, какой я знал ее в жизни. Я признался ему, что шел в церковь со страхом: а вдруг в картине я выдал себя, так или иначе показал, что догадывался — притом и с самого начала — что рисовал грешницу.

Я доверил ему свою тайну: картина почти готова, но я чувствую потребность кое-что изменить в ней.

Я написал Марию на голубом фоне, таковы были мои планы с самого начала. Этим я хотел подчеркнуть чистоту Марии. Но теперь я думаю иначе. И именно он, рассказчик, помог мне. Я сказал ему об этом.

«Ты открыл мне глаза, — сказал я ему и поднял бокал с вином. — В жизни бывает, что унижение и страдание ведут к очищению в человеке. Невинность связана с незнанием и неведением, но с годами она неизбежно теряется и должна теряться».

Он только пожал плечами в ответ на мои излияния, и мы продолжали молча пить вино.

«Вот почему я хочу изменить задний план в картине. Он должен говорить о зле».

Рассказчик бесстрастно взглянул на меня, допил свое вино, и заговорил.

«Я мог бы продолжать помогать тебе. Что такое зло, я прекрасно знаю. Оно во мне самом, точно так же, как и в других людях, да и в самом городе. Ты познакомился с предводителем Старейшин… Будучи ростовщиком он постепенно захватил почти всю власть в городе. Долговые письма, на большие и меньшие суммы, подписанные многими гражданами города, хранятся у него, он правит городом ради собственного процветания и благополучия.

Его выбрали предводителем Старейшин не потому, что именно ему доверяли. Страх перед ним открыл для него дорогу к власти. Я должен рассказать тебе историю. О силе зла.

Это случилось не так уж давно, всего несколько лет назад, должно было бы привести к потере уважения на веки вечные. Но нет. Какое-то время над ним посмеивались, но впоследствии происшествие еще больше укрепило его власть».

Зло

Это пятая история, которую я услышал. По понятным причинам рассказчик не мог излагать ее на базарной площади во всеуслышание, во всяком случае, не в этом городе. Как бы между прочим он заметил, что не в состоянии рассказать эту историю публично где бы то ни было. В ней есть некоторые неясности, добавил он, но время внесет свои поправки.

Некий мужчина наделал столько долгов, что ему пришлось расплачиваться своей собственной женой.

В городе узнали об этом, когда все уже было в прошлом. Узнали о драматическом окончании истории, пробудившей возмущение и фантазию горожан.

Ростовщика, конечно, сразу же выгородили. Так всегда бывает с заимодавцами. У них странная власть над людьми и над людскими суждениями.

Он же знает, что делает, думал народ. Когда у тебя денег куры не клюют, почему бы не использовать их для собственного удовольствия, особенно если ничем не рискуешь.

Должнику, конечно же, такой чести нет.

Многие, само собой, интересовались иной стороной дела, не только денежной. Было нечто дразнящее в этой истории, и мужчины про себя не переставали думать об этом. О зле.

Ростовщик был маленького роста, а с возрастом еще неимоверно располнел. «Грехи распирают его», — говорили люди. Он не был женат и замкнуто жил в красивейшем доме города. Ростовщику не привыкать, когда не особенно лестно говорят в его адрес. Ему было наплевать на это. Он был достаточно толстокожим, как того и требовало его занятие.