Святая и грешница - [26]

Я дал ему вволю выплакаться и все подливал ему вина в бокал. Что я еще мог сделать?

Рассказать ему всю правду, как она есть? Рассказать, что Старейшины сразу, разумеется, узнали эту женщину, как только они прибыли в город? Что они тянули с разоблачением вовсе не из жалости к женщине, а чтобы скрыть свои грешки?

Сказать ему о том, в чем он не хотел признаться себе самому: что он любит свою Марию? Мне казалось, что время для этого еще не пришло.

Я подливал ему вина.

Я знаю, почему я так поступил. Чтобы пощадить самого себя. Я не хотел еще раз, снова прикоснуться к тому, что зовется Богом и любовью. Я просто боялся.

Я знаю, о чем я думал: когда все уляжется и страсти поутихнут, я смогу сочинить свою историю о художнике и его Марии.

Только так я смогу внести свою лепту в эту историю: рассказчику нужна дистанция.

23-е марта

Я был пьян вчера, не помню, как дошел домой.

Теперь вспомнил все, они были здесь вчера и сообщили мне, что моя Мария, которую я звал «мое чудо», блудница.

Она, которую я считал даром Божьим, ниспосланным мне, которая была для меня предвестницей моего художнического гения.

Все оказалось пустой мечтой посредственного художника.

Если кто и одурачил меня чистотой ее лица, так это был сам дьявол.

Я крепко запомнил слова учителя:

«Живописец творит силою своих способностей, нет у тебя таланта, так и Бог тебе не в помощь».

Нет на свете ни Бога, ни черта.

Я — не художник.

Мария — грешница. Сил нет пойти в церковь и посмотреть правде в глаза. Грешница, изображенная посредственным художником.

Нет, ноги моей в церкви больше не будет.

Я встретил вчера в траттории городского рассказчика. Есть ли у него на то право так называть себя? Он не рассказывает, а бормочет что-то, и все подливает мне вина. Какая ему от меня радость?

Целый день вчера я не вставал. Лежал и дремал. Все случившееся представилось в каких-то кошмарных образах. Я не спал, однако такая жуть все же привиделись, что от ужаса шевельнуться боялся.

Ночью в наш дом бросали камни. Все окна, выходящие на улицу, остались без стекол. Я слышал разгоряченные крики озверевшей толпы. Той самой толпы, что так ликовала, когда мы въезжали в город. Я не вышел к ним. К счастью, окна наших комнат выходят на другую сторону.

Когда вопли затихли, я услышал, что Мария плачет. А чего она ожидала? Я не зашел к ней.

Позже в тот же день

Наступил день, но я не пошел в церковь. Был просто не в силах. Но после полудня вышел из дому и направился на базарную площадь. Люди, которые попадались мне навстречу, опускали глаза и спешили пройти мимо. Наверняка, те самые, что ночью бросали камни в наши окна.

Я отыскал его не сразу, того, кто называет себя рассказчиком. Он сидел на своем обычном месте в кругу слушателей. Полностью уверен, что он заметил меня, но не хотел показать виду. Я понял, это для меня он рассказывал историю о Марии.

Другую историю о Марии.

Легенду, как он сказал. Может, все же он говорил о моей Марии?

Я совершенно сбит с толку и сгораю от стыда.

_______________

Я тотчас же заприметил его, когда он в тот же день пришел на площадь. Лицо белее снега и страшное отчаяние во взоре. Он сел в наш круг, но вел себя неспокойно. Он то вставал, то вновь садился.

Я рассказывал для него легенду, которую довелось слышать в траттории всего несколько месяцев назад. Рассказывал для него. Какой-то торговец поведал ее мне. Торговец прибыл из города, что лежит по ту сторону гор.

Художник, казалось, слушал не очень внимательно, нервничал сильно, волновался. Но я ошибся. Он подробно записал мой рассказ, я нашел эту историю в его бумагах. Эту историю, как и другие, рассказанные мною, воспроизвел он в точности. Только в отдельных местах, как я уже упоминал, внес я поправки в его записи. Но его собственные комментарии к рассказам я оставил без изменения.

Легенда

Это запись первой истории, которую я услышал на базарной площади.

Некая молодая женщина допустила к себе чужеземца и разделила с ним ложе, потому что она верила — он послан ей Богом. У нее родился ребенок.

История разошлась сплетней по базарной площади и пробудила вначале веселое недоумение. Как девчонка оказалась такой доверчивой?

Рассказчик взглянул поверх столпившихся перед ним людей. В его глазах мелькнуло неодобрение.

Я вижу, вы тоже готовы посмеяться. Что ж, явное подтверждение тому, что вы считаете себя лучше ее. Но я могу вам сказать: у вас нет на то оснований.

В городе, где она жила, смех быстро переходил в насмешку. А от насмешки недалеко и до злобы. Не прогнали ли ее из города?

У девушки не было родителей. Когда она была совсем маленькой, как-то ранним утром нашли ее на крыльце траттории. Хозяева взяли малышку к себе, но матерью и отцом для нее не стали.

Едва она начала ходить, ей сразу нашли работу по дому. Она никогда не слышала похвалы, все только грубость и брань, если делала что не так. Спала она в крохотной чердачной каморке. Вставала спозаранку, а ложилась затемно. Работала не покладая рук.

Когда стала постарше, ей пришлось ходить на рынок за покупками. Каждый день она приносила в тратторию мясо, рыбу и свежие овощи. Девушка любила эти ежедневные походы на рынок. Потому что — пусть на короткое время — это была свобода, вдали от мрака тюрьмы. Но задерживаться дольше положенного она не смела. Прекрасно знала, что ждет ее в таком случае.