Своя правда - [23]

В нашем городе таким маяком был магазин «Каблучок». Несмотря на явно обувное название, в конце восьмидесятых он стал центром распределения дефицитного товара. Отовариться в «Каблучке» было больше, чем просто сходить за покупками. Продавцы «Каблучка» были уважаемыми людьми, а престиж их профессии определялся возможностью отложить нужный товар «под прилавок».

Несколько раз в месяц около «Каблучка» выстраивались длинная очередь, идущая далеко от магазина, и каждый проходивший мимо задавал два неизменных вопроса: «Что дают?» и «Кто крайний?».

Независимо от того, что «давали», большинство прохожих присоединялись к очереди, становясь новым крайним. А «давать» в «Каблучке» могли все, что угодно, начиная от копченой колбасы и заканчивая женскими колготками, туалетной бумагой и холодильниками.

Люди вставали в очередь, ругались за право состоять в этой очереди и воспринимали это стояние за благо. Было совершенно неважно, за каким именно товаром стоять, достаточно было того, что этот товар был дефицитом.

В то время мы жили неподалеку и, поэтому появление очереди в «Каблучке», мама могла видеть из окна нашей квартиры. Она посылала меня с братом стоять в очереди, и мы стояли за халвой, сахаром и даже водкой.

А однажды в «Каблучок» привезли сайгаков, это такие степные антилопы, не живых, конечно, а в виде небольших неразделанных туш. Мясника в «Каблучке», не было, и люди покупали туши целиком, иногда несколькими семьями в складчину, а потом, кто дома, а кто прямо здесь, на улице, делили эти туши между собой.

Это было наивное время всеобщей нехватки, которая, как ни странно, сплачивала людей перед лицом общих трудностей и бед.

Это было время моего счастливого детства. Детства, в котором я мечтал о новой игрушке, футбольном мяче, джинсах. Я мечтал, и мои мечты иногда сбывались, делая меня счастливым. Сегодняшние дети в большинстве своем лишены радости ожидания и счастья обладания желанной вещью. Игрушки, гаджеты и вещи сейчас им даются слишком просто, родители рады баловать их, чем лишают детей возможности оценить истинную цену обладания желанным предметом.

Сейчас «Каблучок» утратил свое былое величие, впрочем, и от названия тоже ничего не осталось, на его месте открыли кафе «Эдельвейс», но имя его все еще живо ассоциируется в умах местных жителей с конкретным перекрестком конкретных двух улиц.

Я успел пройти чуть больше половины маршрута, когда в моей руке завибрировал телефон. Все тот же грубый мужской голос короткими, отрывистыми фразами пролаял в трубку:

— Нам нужно встретиться. Где вы сейчас находитесь?

Решительность, властность и напор этого человека поразили меня.

— Я на пересечении улиц Ленина и Весны.

— Около «Каблучка»?

— Да.

— Будьте там, я сейчас подъеду, — скомандовал он и положил трубку.

Спустя несколько минут, на противоположной от меня стороне улицы припарковался небольшой серый седан, все стекла которого были затонированы. «ГАИшников на него нет», — нечаянная мысль мелькнула в моей голове и исчезла, испугавшись телефонного звонка.

— Алло, — проговорил я в трубку.

Ответа не последовало.

— АЛЛО!! — повторил я громче.

После непродолжительного молчания кто-то на другом конце линии положил трубку. Водительская дверь серого седана на противоположной стороне дороги открылась, и из него вышел молодой худощавый парень с длинными волосами и в кожаной куртке.

— Противно смотреть! Понаотращивали себе патлы, как у баб!

Я вздрогнул от неожиданно прогремевшего над моим ухом уже знакомого грубого голоса. Обернувшись, я увидел невысокого мужчину крепкого телосложения в туго обтягивающей выпирающий вперед живот ветровке цвета хаки, застегнутой под самый подбородок на замок «молния», и в брюках такой же расцветки, заправленных в новые начищенные до блеска берцы.

— Здравствуйте, — отводя взгляд от «патлатого», проговорил я.

— Добрый день. Это я Вам сейчас звонил.

— Я так и понял.

— Пойдемте ко мне в машину. Я там, за углом, припарковался, а то здесь остановка запрещена, — пробурчал он под нос, тыкая коротким толстым пальцем в висевший слева от нас дорожный знак.

— А как же он? — растерянно проговорил я, показывая рукой в сторону серого седана и удаляющегося от него парня.

— Кто? — коротко спросил отец Максима, прослеживая взглядом за указующим жестом моей руки. И, весьма своеобразно поняв мой вопрос, пробормотал:

— А-а, он?! Он — урод! Но Вы не беспокойтесь так.

Мужчина слегка хлопнул меня по спине и заговорщическим тоном продолжил:

— Вон там камеру видите? На перекрестке. Его уже засняли и обязательно оштрафуют, — повысив голос, он продолжил. — Ну пойдемте же!

Мы свернули за угол, на улицу Весны, где, на небольшой парковке, недалеко от перекрестка, одиноко стояла зеленая «Нива». Он открыл ключом дверку со стороны водительского сиденья и, протянувшись через весь салон, отпер пассажирскую дверь. «Надо же, даже сигнализации нет», — подумал я, садясь в машину.

— Так значит, Фролов, это Ваш? — спросил он меня и, не дав мне времени удивиться его осведомленности, продолжил:

— Будем знакомиться. Я Васильев Павел Климентьевич.

«Не может быть!», — не поверил я своим ушам. Фамилия Васильев, конечно, вызывала во мне определенные ассоциации, хотя мало ли бывает однофамильцев. Но сейчас все сходилось, я действительно сидел в машине с прокурором города!