Своя ноша - [2]

— Да?! — протянула Манефа. — А я думала, из интеллигентной семьи, влача или инженела… Но ничего, это даже лучше.

Успокоила меня в том, в чем я, собственно, всегда был спокоен, я даже гордился своей рабочей косточкой.

Слушая Манефу, я никак не мог привыкнуть к ее голосу, все время казалось, что она лишь играет под девочку и что настоящий ее голос совершенно другой, низкий и звучный.

— У вас в голоде ни лодных, ни знакомых?

— Ни родных, ни знакомых.

— Так вот, мы с Илочкой возьмем над вами шефство. Илочка — моя племянница, студентка пединститута, к слову, тоже лителатол, живем вдвоем. Значит, лешено: вы — подшефный. — И Манефа, довольная своей затеей, шаловливо похлопала в ладоши.

В тот же день меня повели в кино, посадили рядом с Ирочкой, кукольно-хорошенькой, с круглыми глазами и румяными, тугими, прямо-таки гуттаперчевыми щечками, после кино потащили к себе, поили чаем с клубничным вареньем. Все это повторялось еще несколько раз, и после чая я обычно искал предлога, чтобы побыстрее удрать, а Ирочка сердилась и мучилась из-за того, что никак не могла развеселить меня.

Ирочка провожала меня до лестничной площадки и там поправляла мне шарф, заглядывала в глаза, а я весь каменел от неловкости и торопился убежать: знал — обними сейчас ее, приласкай, и мне уже никогда не отделаться от этих не в меру ласковых и настойчивых женщин.

Свадьба — та, комсомольская, а не моя — праздновалась в комнате отдыха студенческого общежития. Собралось много народу — человек двести, а может, и больше, столы протянулись в три ряда, и все равно за ними не хватило места.

Невеста была студенткой, а жених уже окончил институт и несколько лет проработал в съемочной партии, о чем свидетельствовала его черная курчавая бородка; по таким же бородкам узнавались и гости со стороны жениха, но их пришло немного, зал в основном был набит студентами.

Бородатые таежные волки подарили молодоженам транзисторный приемник, а потом понесли свои подарки студенты: письменный прибор, столовое серебро, чайный сервиз, скатерть, зеркало, утюг, шахматы, еще один приемник — конца-краю не было подаркам, купленным в складчину на студенческие рубли.

Бородачи были посрамлены. А я наклонился к Татьяне и прошептал ей на ухо:

— Отныне ищу себе невесту только среди студенток.

— Похвальное решение! — с веселой улыбкой повернулась Татьяна. — И не теряйте зря времени. Вон за столом какой выбор!

— Я уже выбрал.

— Кого, если не секрет?

— Вас.

— За чем же дело стало? Скорее предложение…

— Да, да, немедленно! Руку и сердце! И велите не убирать посуду. Завтра же играем свадьбу. Кстати, откуда эта посуда?

— Из студенческой столовой.

— А эти сказочные яства?

— В складчину куплены. Все у нас в складчину.

— Бедные студенты! Наверное, без рубля до стипендии остались.

— Уж конечно.

— Тогда не перенести ли нашу свадьбу до следующей стипендии? Иначе и подарков не получим.

— Приятно, что мой будущий муж — с практической сметкой.

У Татьяны порозовели щеки, серые глаза блестели. Она была самой красивой на этой свадьбе. Я ревниво подмечал: бородачи с нее глаз не сводят, тянутся через столы с рюмками, чтобы чокнуться; когда кончилось застолье и в коридоре грянула музыка — все общежитие гуляло, я немедля схватил Татьяну за руку и потащил танцевать. «Нет, никому не отдам, — лихорадочно думал я, — ни на минутку, ни на самое короткое мгновение». Впрочем, Татьяна и сама не собиралась от меня отходить, раза два отказала бородачам, мол, приглашена, а потом, видя, что отбоя не будет, увлекла меня в какую-то темную комнату, в которой жили ее подруги, но в этот вечер подруги гуляли на свадьбе и комната пустовала, света я не стал зажигать, схватил Татьяну на руки, опустил на кровать и осыпал поцелуями лицо и шею.

— Женимся! Конечно, женимся! — потеряв голову, яростно бормотал я. — И совершенно немедленно! Завтра же! Нет, зачем завтра? Сегодня! Сейчас!

— Не надо, Витя, — шептала Татьяна. — Мы поженимся. И это будет. Обязательно. Потерпи до свадьбы.

Утром я уезжал в командировку. Накануне получил командировочное удостоверение и деньги, и можно было не заходить в редакцию, но по дороге на вокзал, уже с рюкзаком, я зачем-то зашел, и в ту же минуту раздался телефонный звонок.

— Витя! — произнесла Татьяна.

— Таня! — сказал я.

— Витя!

— Таня!

— Это правда, что ты вчера говорил?

— Правда.

— Можно маме сказать?

— Скажи и маме и папе! Всем объяви!

— Ты на десять дней?

— На десять.

— Приезжай быстрее.

— Не задержусь.

В город я вернулся ночью. Татьяне звонить не решился. Утром пришел в редакцию. Не успел снять пальто, как на меня налетела Сталина и принялась колотить по спине кулачками.

— Хорош друг! Нечего сказать! Свадьба на носу, а он — ни гугу, ни словечка! — будто бы шутя выговаривала Сталина, а у самой в глазах стояли слезы, и удары сыпались совсем не шуточные — аж спина гудела.

— Какая свадьба? Что ты мелешь? — изумленно спрашивал я, отворачиваясь от ее сухих и звонких, как кастаньеты, кулачков.

— Ах, еще будешь притворяться, что ничегошеньки не знаешь. На вот тебе, на!

— Я ночью приехал.

— Ах ночью! И зачем же ты в редакцию пришел? Тебя в директорском особняке на Песчаной ждут не дождутся. Жарят, парят, машинами снедь подвозят. На послезавтра свадьба объявлена.