Свои - [54]
Плакали и смеялись во дворе и на улицах, на заводе и в госпиталях.
В августе 1943 года в Курской битве Красная Армия показала всю свою мощь, переломив ход войны.
И снова долго не было писем от Сашки. Поля хоть и догадывалась, что Сашка где-то там, вместе с остальными «перешел в наступление», но на сей раз почти не волновалась, почти знала, что все с Сашкой хорошо. Вот только писем опять долго ждать пришлось.
18 января 1943 года — «… после семидневных боев войска Волховского и Ленинградского фронтов… соединились и тем самым прорвали блокаду Ленинграда».
И снова все плакали.
Женечка тут же засобирались домой. Но в комиссии по реэвакуации попросили подождать. Враг еще на подступах к Ленинграду, сама эвакуация слишком рискованна, к тому же только осложнит военную обстановку.
Осталась и преподавательница университета, ухаживала за мужем, который лежал в госпитале. Зато, когда он, выйдя из госпиталя, появился в людской, жизнь у Можаевых потекла веселее, ярче, бурливее. Высокого роста, с гусарскими усами, удивительно жизнелюбивый и галантный, — чего он только не знал! С Розочкой мог часами об истории еврейского народа рассуждать. С Женей обнаруживал глубокое понимание музыки. С Полей о живописи беседовал, о немецком языке (и сам его прекрасно знал), о театре. При этом выглядел эдаким Господином Актером столичного театра, на фоне которого его собеседница чувствовала себя провинциалкой с поправкой на историю и своеобразие Немгостеатра (впрочем, любой провинциальный театр по-своему неповторим).
Но лучше, искреннее и теплее других был он с детишками, которые висели на нем гроздьями, то и дело норовя «пощекотаться об усы». И конечно, главной его любимицей была самая маленькая обитательница флигелька — Фридочка. Да и не только его.
Фрида же, будто чувствуя всеобщее обожание, являла миру особый победительный шарм, невероятную для маленького ребенка красоту и сходство с отцом. Белокурая, как большинство детишек, глазки зелененькие, носик аккуратный, тонкий, отцовская ямочка на подбородке и характер живой, бойкий, — во всю о своем, о детском рассуждает, взрослых веселит-умиляет. Да и тем уже умиляет, что тут же, в кроватке сидит, а то все в яслях да в яслях. Поля бывает так соскучится, — аж сердце болит; зато уж как вместе домой «придут», на доченьку наглядеться не может.
В 1944 году уже целые предприятия в родные края засобирались, — тут и людей не удержишь. Женечка с преподавательницей в военкомат как на службу ходили, — ничего обнадеживающего не узнают, так хоть других ленинградцев увидят, прошлое вспомнят, новости обсудят.
Тогда же Поля сразу несколько писем от Сашки получила. Впрочем, одно из них, последнее, написано было кем-то незнакомым, хотя и от имени Сашки. Говорилось в нем, что все у него хорошо, просто бои трудные выдались, зато сейчас враг отброшен, а ему, Сашке, отпуск обещают, что скучает он по своим девочкам, «об остальном потом расскажет». Но самое удивительное, что в самом письме даже указано было, что отправлено оно из Ленинградской области, а вот номера части на конверте не было.
Почудилось ли Поле, что находится Сашка в госпитальной палате? Сердце ли подсказало? Тут ведь с этим письмом ничего не поймешь, а ну как происки диверсантов? А если и впрямь дадут ему отпуск, уж не по ранению ли? И сколько дней в том отпуске? А из них до Саратова и обратно, — сколько на дорогу уйдет? Да в военное время. И сколько от того отпуска останется? А если не так все, совсем не так? Что тогда?
К счастью, Женечка еще не уехала, — было с кем тревогами поделиться. А та с отцом решила посоветоваться. Надо сказать, что отец ее все время блокады в Ленинграде оставался, и как человек и специалист большим уважением пользовался. Оттого многое смог. И Сашку почти нашел (тот, по сведениям Ленинградского ОГВК[86], действительно находился в одном из областных госпиталей); дочери кучу адресов, имен-отчеств, каких-то номеров и цифр надавал, которые в итоге должны были помочь ей вернуться домой, причем, предложил и Полю с Фридой захватить, если у тех желание будет.
И пусть на заводе эту поездку Поли, да еще с трехлетней дочкой, в только что разблокированный город, многие безумием сочли, но что оно по сравнению с тремя годами в ожидании сводок и писем или с голодом 30-ых! Вместе с Женечкой, да навстречу Сашке, — какие могли быть трудности!
Из дневников Зины III
Юность, училище
Ну вот и закончила школу, — говорят, взрослой стала. По такому случаю даже «подарок» получила — инвалидность. Эпилепсия сказывается. Бабушка думает, что мне эта болячка от папы Васеньки досталась. Как по мне, так от кого бы ни досталась, — и тому нелегко было. А что до папы Васеньки, — так даже лучше. Человек он был очень светлый, добрый, и хворь эта его не сломила. Революцию с нею пережил, голод, гражданскую… А мне что! Это в прошлом эпилептиков людьми божегневными считали и стороной обходили, а в наше время и жизнь спокойнее, и медицина лучше, вот только учиться мало куда допускают.
Несколько училищ и техникумов для инвалидов — это пожалуйста. Но мамочка их не признает, — только вузы. Из вузов совершенно законно я могла бы поступать на библиотечный факультет института культуры. Но тут другая беда, — оказалось, что там работает друг моего отца, и сама возможность моей встречи с «той стороной» пугает мамочку больше, чем все училища и техникумы.
Вылетевший как пробка и вновь пристроившийся на работу охранник. Девица, путающаяся в мужчинах, но не в шубках. Парочка толстосумов, мечтающих попасть на завтрак к крокодилу. Пёс, по долгу службы присматривающий за горсточкой нерадивых альпинистов. Все они герои нового сборника рассказов, юмористических и не только.
Герои коротеньких рассказов обитают повсеместно, образ жизни ведут обыкновенный, размножаются и в неволе. Для них каждое утро призывно звонит будильник. Они, распихивая конкурентов, карабкаются по той самой лестнице, жаждут премий и разом спускают всё на придуманных для них распродажах. Вечером — зависают в пробках, дома — жуют котлеты, а иногда мчатся в командировку, не подозревая, что из неё не всегда возможно вернуться.
С тех пор, как в семью Вадима Тосабелы вошёл посторонний мужчина, вся его прежняя жизнь — под угрозой. Сможет ли он остаться собой в новой ситуации?..
Книга составлена из отдельных небольших рассказов. Они не связаны между собой ни по времени, ни по содержанию. Это встречи с разными людьми, смешные и не очень эпизоды жизни, это размышления и выводы… Но именно за этими зарисовками обрисовывается и портрет автора, и те мелочи, которые сопровождают любого человека всю его жизнь. Просто Борис Криппа попытался подойти к ним философски и с долей юмора, которого порой так не хватает нам в повседневной жизни…
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…