Свои - [53]

* * *

В 1942 году мужчин в Саратове почти не осталось. Вся жизнь легла на плечи женщин и подростков.

Ушли воевать Семен со Степкой.

Редко-редко вырывались домой Петька с Иваном Данилычем. Первый сутками пропадал то в депо, то в институте, то в бюро, а то и в поездах; второй — почти жил в экспедициях. Зато женщины Роза и Поля, дом не забывали, — писем ждали. А так как письма шли неровно, — то месяцами нет, а то сразу несколько, — дожидаться их было истинным испытанием.

Например, о рождении Фридочки Сашка узнал много позже, чем предполагала Поля. Но главное, что узнал. «Теперь так мы уж точно погоним врага! Пожалеет, что на свет родился!» — писал Сашка и мечтал, как он вернется, обнимет дочку, как они будут по Волге кататься, дыни с арбузами кушать, по городу гулять, на парады ходить. Просил своих девочек беречься и жалел, что некому за ними присмотреть. А присмотреть, к тому времени, как раз появилось кому.

В город эвакуанты приехали, — с Украины, из Белоруссии, из других угрожаемых городов. Из Ленинграда вместе с предприятиями и учреждениями тоже несколько человек прибыло.

В можаевский флигелек женщину-преподавателя из Ленинградского университета поселили. Супруг ее, актер маленького Ленинградского театра, ушел на фронт добровольцем и теперь строил оборонительные рубежи где-то под Вологдой. Сын их, к счастью, с прошлого года у бабушки в Алтайском крае отдыхал, там и оставался.

Потом нежданная и такая дорогая гостья появилась — Женечка Раевская с сыном. Женечка к тому времени вышла замуж, родила мальчика и работала преподавателем в музыкальной школе, а супруг ее — реставратором в известном музее. В 1941-ом бронь ему давали, но он военкором пошел. Сынишка учился, шахматами и музыкой занимался, очень умненьким рос, только здоровье подводило, сердечко, говорили, слабенькое. Оттого и в Саратов отправили, — чтобы заодно подлечиться мог.

Тогда-то Поля увидела, узнала, что такое блокада и что такое дух человеческий. Конечно, приравнять истощенных, измученных голодом, похожих на стариков ленинградцев к здоровым людям было немыслимо. Но в чем-то необъяснимом, в чем-то самом главном, самом важном для человека они покрепче остальных были.

Казалось, и голодом их морили, электричества, водопровода, канализации лишили, завыванием фокеров, бомбежками, артобстрелами изводили, — как тут человеком остаться? А они мало того что работать продолжали, еще и город защищали, и вооружение производили, и людьми оставались: газеты, книги читали, лекции слушали, в библиотеки ходили, за чистотой и порядком следили. Вот этого, человеческого, из ленинградцев не вытравили.

В Саратов приехали тоже отсиживаться не стали, — кто в больницу, кто учиться, а кто работать сразу устроился. И работали не меньше других, и ни в чем снисхождения себе не давали.

И редко-редко выпадет тихий вечер, Поля с Женей на кухне усядутся, уже и папы Васеньки нет, и Зинаиды Ивановны, и у Жени мама умерла, — а подруги будто не расставались. Поля про Сашку рассказывает, про Фридочку, Женя — про отца, про то как его смерть супруги (Жениной мамы) изменила, как будто всю его душу изнутри выморозила, и как ни надеялась Женя, что лед тот растает, да только он видно из тех мерзлот, что в камень превращаются. Так и говорила о нем, как о больном, которому особый подход требуется да за сына беспокоилась… А рядом радио трещит, всегда включенное в ожидании сводок, керосинка помигивает. И так хочется, чтобы все плохое поскорее закончилось и снова можно было спокойно жить, любить, дружить и радоваться.

* * *

В 1942–1943 гг. напряженное сопротивление дало победные всходы.

В длившейся с 17 июля 1942 года Сталинградской битве немецкая армия потеряла свой воинственный пыл. «2 февраля 1943 года историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск», — сообщил голос Левитана.

И Поля плакала от счастья. Да, это был ее милый, уютный Царицын[85], городок, где школьницами, они гуляли с Женечкой, — но теперь он войдет в историю как Сталинград, покончивший с мифом о непобедимости вермахта, как город, запустивший обратный отсчет времени для всей этой фашистской бесовщины.

Плакал Иван Данилыч. Плакал от счастья, что успел дожить до победы. (К тому времени был он совсем плох, но узнав о победе Красной Армии, ушел из жизни успокоенный и чуть не счастливый).

Плакала Розочка, плакала от страха, боли и счастья. Где-то под Сталинградом был тяжело ранен Семочка, — тот самый, унаследовавший основательность и степенность Можаевых. И вот сбит в бою, но главное, — выжил! И теперь Роза умоляла Степку быть осмотрительней, осторожней, от неразумной удали удерживаться, словом не безумствовать в желании отомстить за брата.

Плакала Женечка, — такая долгожданная, такая трудная победа! Выдержал Сталинград, значит, и Ленинград выстоит. И теперь, когда жизнь доказала, что враг может быть разбит, — он будет разбит! И блокада будет прорвана! Враг так и не ступит на землю Петра. И не напрасны были их испытания.

Плакала преподавательница университета, от супруга пришло письмо: тоже тяжело ранен, но… для лечения направляется в Саратов, и скоро она его увидит, обнимет, и первые дни отходить от него не будет.