Свобода слуг - [24]

.

Многовековая моральная слабость, в дальнейшем усугубившаяся из-за фашизма, не могла быть излечена с рождением Республики. Освобожденные слуги не становятся сразу же свободными гражданами, но превращаются в вольноотпущенных – несчастных, которых очень точно описал в 1945 г. Пьеро Каламандреи: «На их запястьях еще не прошли синяки от цепей, которые они двадцать лет носили, и их позвоночник до сих пор страдает анкилозом из-за привычки кланяться; и они не в состоянии почувствовать новые обязанности, которые налагает свобода». Прошло уже шестьдесят лет, но мы все равно вынуждены печально констатировать, что большая часть итальянцев так и не выросла из вольноотпущенных в граждан, а, наоборот, регрессировала в добровольное рабство.

Но это только частично объясняет установление придворной системы. Чтобы лучше ее понять, целесообразно снова обратиться к теории политического класса, которую в конце XIX в. разрабатывал Гаэтано Моска. Основная идея этой теории – во всех обществах, независимо от формы правления, меньшинство господствует над большинством: «Среди постоянных тенденций и фактов, которые имеют место во всех политических организмах, есть одна, чья очевидность может быть легко всем продемонстрирована: во всех обществах, начиная с наименее развитых и тех, что добрались пока только до самого начала цивилизации, до самых культурных и сильных, существует два класса людей – те, кто правит, и те, кем правят. Первый класс, который всегда более малочислен, выполняет все политические функции, монополизирует власть и пользуется преимуществами, которые с ней связаны; тогда как второй класс, более многочисленный, направляется и управляется первым более или менее законным или произвольным и жестоким образом и дает ему, по крайней мере внешне, материальные средства для выживания и те, что необходимы для жизненной силы политического организма»[103]. Против аргумента о том, что непонятно, как немногим удается всегда одерживать победу над многими, Моска выдвигает категорический тезис: «Сила любого меньшинства непреодолима для любого индивида из большинства, который оказывается в одиночестве перед тотальностью организованного меньшинства; и при этом можно сказать, что оно организованное именно в силу того, что является меньшинством. Сто человек, которые действуют согласно и в единстве друг с другом, одержат победу над тысячей людей, взятых по отдельности и никогда не имевших никакого согласия друг с другом; и в то же время первым будет гораздо легче действовать совместно и иметь общее намерение, потому что их сто, а не тысяча»[104].

В системе представительной демократии организованному меньшинству легче добиться победы на выборах и стать политическим классом, если оно объединилось вокруг лидера и располагает денежными средствами и средствами трансляции своих идей большинству. Именно это и произошло в Италии в начале 1990-х годов. Человек, обладающий большим состоянием, объединил вокруг себя небольшую группу сторонников, набранных из числа сотрудников его компаний и лично ему преданных; с большим мастерством использовал телевидение и газеты, которыми владел; выступил перед избирателями, и большинство проголосовало за него, тем самым дав ему возможность попасть в правительство. Есть, однако, и пророческий момент. Однажды вечером в конце года – рассказывает Берлускони в автобиографической брошюре «Итальянская история», разосланной в 2001 г. по почте всем итальянским семьям – мать посмотрела ему в глаза и сказала: «Если чувствуешь, что должен это сделать, найди в себе смелость и сделай». С этого момента, как гласит брошюра, мать Берлускони всегда была рядом с сыном в этом политическом предприятии и всегда была готова его поддержать.

Однако денег, преданных сотрудников, телевидения и материнского благословения Сильвио Берлускони было бы недостаточно, если бы судьба не оказала ему ценную и неожиданную помощь: отсутствие политического класса, готового на решительную и проницательную борьбу с ним. Иными словами, он победил, потому что имело место предательство элиты, чьим долгом было помешать ему сосредоточить в своих руках такое количество власти. Это происходит не впервые. В прошлом большое число либеральных и демократических режимов было раздавлено антидемократическими движениями не по вине народа, но по вине политической, военной, финансовой и религиозной элит. Как это ясно показала Нэнси Бермео в своей прекрасной книге «Обыкновенные граждане в необыкновенные времена. Гражданство и провал демократии», даже в случаях, когда значительные сектора гражданского общества выступали против демократии, именно элиты наносили ей смертельный удар. В пяти из тринадцати случаев уничтожения либеральных и демократических режимов в Европе в период между Первой и Второй мировыми войнами (Италия, Германия, Греция, Румыния, Югославия) диктаторы отнюдь не захватывали власть, но были в нее призваны, хотя они и не имели большинства голосов. На политических выборах 1921 г. «Национальный блок», в котором господство захватили фашисты, получил 19,1 % голосов; социалисты – 24,7 %, Народная партия – 20,4 %; либералы – 7,1 %; либерал-демократы – 10,4 %. Даже если не считать прочие мелкие фракции, большинство было у антифашистских партий. Проблема была в том, что у нас был король и такой, который вместо того, чтобы объявить войну и послать против чернорубашечников карабинеров, позвал Муссолини формировать правительство