Свобода - [2]

И застал меня! Наверное, это было так. Как же еще?.. И потом… Знаешь, днем, в рабочее время… А чего это он в самом деле околачивается и пьет в рабочее время? Ну да ладно. Ах да, сегодня воскресенье… — Я помолчала. — Он посидел у меня, посидел, болтал всякое… А потом взял, так это вдруг, и рассказал мне ужасную историю… — При слове «ужасную» я поспешила опять улыбнуться, потому что мне вспомнилось, что она все всегда понимала буквально, и вообще с чувством юмора у нас немножко туго обстояло дело. — Он даже в конце всплакнул. Да, да! Он плакал. Ну, во-первых… Он рассказал мне, что вот уже год, как вы расстались. Но главное было не это. Он мне сказал, что в прошлом году… ну, когда Игорь сюда приезжал в свой отпуск, он ведь долго здесь был, целый месяц?.. ты с ним встречалась. Так и сказал: «У них любовь была». Ты бы видела, он так кричал, размахивал руками, он страшно нервничал. И он уверял меня, что он поэтому с тобой расстался. Я не знала, что с ним делать, я чуть ли не гладила его по лицу, обнимала, просила его, чтоб успокоился. Ему это было приятно, я видела, приятно, что я смеюсь и ничему не верю, но только в самом начале. А потом он разозлился! Да, только вначале он еще улыбался и был несказанно поражен, что я ничего не знала «тогда» и «продолжаю» не знать. А потом озверел, начал злиться!.. Я ничего не могла с ним поделать — он вошел в такой раж! Он стал на меня кричать, ругаться… — ну, ты его знаешь, — и требовать, чтобы я к тебе поехала и сама удостоверилась в том, как я заблуждаюсь… или же в том, как я права. Он, это правда, он сначала действительно требовал. А потом стал умолять! Мне показалось, что он ухватился за это, как за последний шанс. А он — этот «шанс» — подвернулся так неожиданно. Ведь надо же было очутиться мне здесь. Ну так вот: «ухватился» он за меня. Рыдал! Валялся в ногах! Ты ж его знаешь. Он так рыдал, он так надрывался, будто… будто от этой моей миссии зависит ваша с ним дальнейшая жизнь! То есть не будто бы, а он так и сказал: зависит. Видишь ли, он твердил все время, что мне, именно мне, ты не сможешь солгать. Именно мне ты скажешь правду. Послушай, мне страшно было на него смотреть. И я согласилась… Вот такие дела. Вот я и приехала. Как видишь. Ну а теперь… Что ж делать? Говори мне правду. Я ведь должна сдержать обещание. Только скорей по возможности… И — конец.

Пока я говорила все это, я улыбалась. Ну, прежде всего потому, что действительно было смешно. Ситуация была идиотской, нелепой. А это всегда ведь смешно, ну пусть самую малость. И потом я еще очень боялась, что начнется сцена. После утренней сцены пережить вторую, вечернюю! Я старалась быть как можно проще, чтоб не испугать ее, не задавить, не оттолкнуть ее…

— Если ты не хочешь мне отвечать, не отвечай. Ну его, в самом деле.

Вот тут она сдвинулась с места — а то ведь так и стояла посреди комнаты. Как на экзамене. Она подошла к другому креслу и взялась руками за его спинку.

— Я знала, что он когда-нибудь тебе это скажет.

— Так это правда?

Белизной и чистотой ее лица нельзя было не любоваться, особенно в этот миг, когда оно так, как снег, побелело.

— Нет, неправда.

Она сомкнула губы. Я знала ее медлительность и молчаливость. Похоже было, что сейчас она не собирается продолжать. Ни подробностей, ни оправданий… Господи, если так, тогда нет ей цены! Ах, как важно, чтоб повезло с партнером. И я опять заторопилась. Я сказала, поднимаясь из кресла:

— Все ясно. Ну, так я — ты уж прости меня за нерасторопность, — я сейчас сбегаю. Это одна минута.

— Подожди!.. — сказала она. — Впрочем, правильно… У меня в доме нет ничего, кроме чая.

— Ой, ерунда какая, — сказала я, — канитель какая… Решено ведь! И это же миг! Гастроном-то под нами.

Я достала из сумки пятирублевую бумажку и выбежала на площадку к лифту. Но внизу я пришла в ужас, потому что в дверях гастронома стояла женщина (очень худая, серая, к тому же в сером халате) и наперевес держала, как копье, длинную щетку. Передо мной она развернулась воинственно, будто могла защитить гастроном своим немощным телом… Какое-то время я стояла, стояла молча, с жалким лицом, а потом отважилась и очень ее попросила меня впустить. На удивление, она послушалась и отодвинула щетку. У меня даже жарко стукнуло сердце от неожиданности. Что бы мы делали без людей, которых можно уговорить?

И я вошла в гастроном, я проскользнула, да нет же, я впорхнула, счастливая! Ну, малость такая — бутылка вина, — но сейчас она выросла, разрослась, как джинн, а джинн этот мне подмигивал и парил над раздвинутым, страшно длинным столом, приготовленным для ночного пира!.. Вот каким образом мы устроены. Проблема радости решается просто, самая простая проблема. Пошла я, иду, и даже вполне вероятно, что пританцовываю… Черт побери, я смешной человек. Иной раз сама же диву даюсь: бывает, что после, когда уже все позади, вспомню и сама хохочу… А иной раз тут же на месте смешно, но вот сделать с собой ничего не в силах.

А в гастрономе тогда уже было пустынно, только у винного отдела рокотала деловитая толпа.

Все же, подумала я, становясь в очередь, какие мы разные.