Свидания в непогоду - [99]

Валя смотрела картину второй раз, но по-прежнему чутко следила за Алешиными превратностями в пути, за нескладными людскими судьбами. Жаль было солдата-инвалида, и его молодую красивую жену, жаль беззащитную Шурочку, и еще чего-то жаль — уже в себе, что томительно и неустроенно ютилось где-то на донышке сердца. Она не расслышала, как в звуки картины ворвался посторонний голос:

— Ковылева! Валентина! На выход!

— Тебя кличут, — толкнула ее Лида.

Пригибаясь и прочерчивая тенью экран, Валя подошла к двери. В призрачном свете перед нею блеснули белки глаз и зубы Феди-кузнеца:

— Беги домой. Мать зовет.

— Что такое?

— А ничего, — Федя наклонился ниже, сказал потише: — С лектором плохо… И Михаил Петрович просит.

Валя взглянула на экран, — там Шурочка в отчаянии выбрасывала из вагона свой узелок, — и, вздохнув, пошла домой.

Тугаев, Михаил Петрович и мать были на кухне. Мать нарезала хлеб, Лопатин, в пальто и без шапки, опираясь на палку, стоял возле стола, за которым сидел лектор.

При неярком свете лампочки лицо Тугаева показалось Вале возбужденным, но, приглядевшись, она поняла, что оно горело лихорадочным румянцем. И так же, как в клубе, перед началом лекции, ее поразил изменившийся вдруг вид Тугаева, его невесть откуда взявшаяся бодрость, так и теперь она была удивлена новой резкой в нем переменой.

— Не хотелось тебя вызывать, Валюша, — сказала Мария Степановна, — да вот Степану Федотычу недюжится, и аптекарша уехала… Где-то у тебя стрептоцид, никак не найду?

— Так он в швейной машинке. В ящичке.

— Давай его сюда, невеста, живо, — взглянул Михаил Петрович на Валю и припал перед Тугаевым на палку. — А то бы в «Новинское» за врачом, а? Тут недалече.

Тугаев мотнул головой: ничего, мол, не надо; пройдет.

— Вы, Валюша, уж не сердитесь. Оторвали вас…

— Да нет, что вы…

Обиженная всегдашним обращением Михаила Петровича, особенно в присутствии Тугаева, Валя прикусила губы. Но, почувствовав сейчас же, что ее обиду Тугаев может принять на свой счет, вспыхнула и, снимая на ходу пальто, задевая им Михаила Петровича, быстро прошла в комнату. Лопатин, посмотрев ей вслед, мигнул Тугаеву:

— Ничего, это у нас бывает…

Спустя минуты три Валя вернулась на кухню — серьезная, в простом домашнем платье. Положила на стол перед Тугаевым пакетик с таблетками, придвинула стакан с чаем:

— Запейте, пожалуйста… Но лучше бы перед сном принять.

Тугаев поблагодарил, потянулся за пакетиком; пока открывал его — в сенях затопали шаги, кто-то постучал в дверь. «Да!» — крикнула Мария Степановна, и на кухне показался Федя. Скинув одной рукой шапку, он сунул ее под мышку другой, застрявшей неподвижно в кармане, произнес от порога с вкрадчивой почтительностью:

— Еще раз хозяевам и гостям!.. Не помешал?

— За брюками, что ли? — спросила без обиняков Мария Степановна.

— Брюки не убегут. — Федя, хитровато щурясь, выплыл из полутени. — За ваше самочувствие беспокоимся, товарищ лектор… Вы как?

— Надо бы лучше, да некуда, — неясно усмехнулся Тугаев. — Присаживайтесь.

Михаил Петрович подозрительно посматривал на спрятанную в кармане руку кузнеца:

— Ты куда Данилыча пристроил?

— Данилыч у дяди Семена, как у Христа за пазухой. Лекцию продолжают, и вот по части лечения тоже. — Выпростав вдруг застрявшую в кармане руку, Федя с видом фокусника вывернул ладонь, и на столе появилась поллитровка. — С вас не вышло, Михаил Петрович, так за нами не постоит!

Михаил Петрович побагровел. Скрипя протезом и палкой, надвинулся на Федю, прохрипел неудающимся шепотом:

— Баламут!.. Видишь, человеку плохо?

— Так это ж лекарство…

— Сразу два, и оба, кажется, уместны, — оживился Тугаев, будто в самом деле не слыша басовитого шепота. И тяжело, всем корпусом, повернулся к Вале: — Что говорит по этому поводу медицина?

— Медицина не рекомендует, — серьезно сказала Валя.

— А вы, хозяюшка?

— Смотрите, вам видней.

— Вот именно, — осмелел Федя. — Маслом кашу не испортишь. — И из другого кармана выложил на стол консервы.

— В таком случае, уважим человека, — сказал, блестя зрачками, Тугаев. — По стопочке, думаю, никому не повредит, а нам с Федей особенно.

То ли лампочка над столом засветилась ярче, то ли оживление Тугаева передалось всем, — на кухне стало светлей, уютней. Федя снял пальто и, расчесывая волосы, всё еще храбрясь, но уже не с прежней лихостью, сел на лавку, к столу. Не раздеваясь, присел и Михаил Петрович; слова Тугаева, видимо, примирили его с появлением нового лекарства, и он даже дал Феде старинный нож с костяной ручкой — открыть консервы. Мария Степановна принесла из буфета стаканчики. Федя разлил вино, поднял свой стаканчик:

— За ваше здоровьечко, товарищ лектор!

— За добрую встречу, и пусть она будет не последней, — сказал Тугаев.

Валя хотела было только пригубить, но, заметив на себе сторожкий взгляд Михаила Петровича, назло ему хватила большой глоток, закашлялась. Мария Степановна сунула ей вилку с треской. Опустив голову, Валя беззвучно жевала.

Несмотря на некоторую приподнятость настроения, разговор за столом не клеился. Лишь ненадолго вспыхнул он, когда из клуба вернулся Витюшка и, отвечая на вопросы старших, уписывая щи, взахлеб рассказывал о дорожных приключениях Алеши Скворцова.