Свидания в непогоду - [93]

Отпустив ее руку, Яша долго стоял на пригорке.

6

Уже с утра всё в Горах было подготовлено к приезду лектора: люди оповещены, объявления вывешены, клуб выскоблен, а лектора всё не было.

Погода смущала Михаила Петровича. Он был не в духе, словно предвиделось что-то неладное.

В пятом часу дня он позвонил в райком партии и тут узнал о поломке машины, в которой Тугаев добирался до Гор. Дальше выяснилось, что райкомовская «победа» уже час, как доставлена в Березово, а лектор, по словам Павлуши, пересел на попутную машину.

— Куда бы ему запропаститься? — дивились на дальнем конце провода.

— Вам оттуда видней! — кричал Михаил Петрович и, прикрыв трубку ладонью, хрипел Лиде Симаковой: — То-то, понимаешь, у меня всё время под ложечкой ныло…

Телефонный звонок встревожил райкомовских работников, и позже они несколько раз справлялись — не прибыл ли Тугаев? Крепко встревожился и Михаил Петрович. Он звонил в Моторное и Малкино, в «Новинский» — на центральную усадьбу, и всюду отвечали, что никакого лектора не видели.

— Неужто пешком добирается? В такую-то непогодь? — недоумевал Лопатин, всё чаще поглядывая на подступавшие к Горам дороги, — с «верхушки» они просматривались далеко.

На всякий случай он решил выслать вперед мальчишеские дозоры, благо недостатка в охотниках не было. И вот уже по всем направлениям побежали отчаянные горские огольцы, для которых ветер был не ветер и дождь не дождь. Прошло еще минут сорок, и один из дозорных, размазывая по лицу капли дождя, явился с докладом, переполошившим всех, кто был в конторе. Знакомый шофёр из «Новинского», заметив его на дороге и узнав, в чем дело, рассказал о своей недавней встрече с ореховским трактористом, а тот будто сказывал, что еще днем видел в лесу человека, который страшно торопился в Горы.

— Может, это и есть лектор. В шляпе и с чемоданом был. А идет, говорит, по ореховской повертке.

— Он не он, а кой черт занесло туда лешего? — ругнулся Михаил Петрович и стал звонить в Ореховку, но и там ничего не добился.

Хозяйничавший весь день ветер к вечеру опустил поводья, а муть и вовсе рассеялась. Небо облегчилось. Потеплело.

— Всё бы ладно, да поется нескладно, — вздыхал Михаил Петрович, глядя из окна на двигавшихся к «верхушке» односельчан. Всем, кто знал о случившейся с лектором передряге, он наказал помалкивать, чтобы не расстраивать раньше времени народ. — Еще, может, и подъедет. А в крайности картинку прокрутим, и то ладно!

В клубе стало людно и шумно. Раньше всех, как водится, заявилась мелкота — мальчишки в нахлобученных по уши шапках, расцвеченные лентами девчурки. Парни дымили в проходе и подтрунивали над девушками, которые быстро прошмыгивали в зал, роняя по пути смешок, а то и дерзкое словцо. Старики неторопливо счищали грязь с сапог, проходили в контору или раскуривали на крыльце неистребимую махру. С Новинской стороны, где пролегал подъезд к «верхушке», урча и чихая подкатила полуторка; из-за бортов посыпались касимовские свинарки с детишками и мужиками.

Для Яши наступила горячая пора: надо было урезонивать затевавших возню мальцов, занимать сверстников, следить, чтобы, не дай бог, не сдвинули скамьи. Но когда киномеханик включил радиолу и тоскующий тенор запел о черноморских просторах, и гребни волн как будто заплескались у горской «верхушки», — скамьи сами по себе пришли в движение, затем закружились и пары. И Яша ничего не мог поделать. А может быть, во всем виновато было малиновое пальто, мелькнувшее у входа…

Между тем наказ Михаила Петровича не помог: слух о пропавшем лекторе просочился в народ. Любопытство к событию усилилось после того, как в конторе появился еще один отсыревший дозорный. Ничего не прибавив нового, он лишь возбудил общее беспокойство. Нетерпеливые толклись на крыльце, совмещая здесь перекур с гаданьем: будет ли лекция или придется не солоно хлебавши расходиться?

— Не толпитесь, товарищи, дайте другим пройти, — увещевал их Лопатин.

— А я-то спешил, Петрович, как бы не опоздать, — говорил седобородый старик, похожий в роговых очках на ученого. — Зря, выходит?

— Погоди, дядя Семен, время еще есть.

Дядя Семен, старейший совхозный полевод, поднес к губам самокрутку. Строгие очки стушевались в дымке́.

— Погодить можно. Только бы приехал…

— Куда ему по такой мокроте торопиться, — сказала женщина в шерстяном, низко повязанном платке. Это была Ганюшина, за минуту перед тем поднявшаяся на крыльцо. — Сидит небось где-нибудь, чаёк попивает.

— Ты, баба, вроде бы больная, а туда же! — насупленно смерил ее глазами Михаил Петрович.

Сплюнув шелуху от семечка, Ганюшина отбрыкнулась:

— У меня болезнь ходячая — необязательно в постели валандаться!

— А то позвала бы, коли скучно, — вставил кто-то под общий смех.

— Доктора ей хорошего — сразу вылечит!

Из сеней вышел кузнец Федя Барсуков — добродушный задира и шутник, без которого не обходился ни один вечер.

— Кому здесь доктора? — крикнул от порога. — К вашим услугам!

— Евдокии вон банки поставь!

— Слышь, Федя… Ты, может, и лекцию прочитаешь?

Федя откашлялся, полистал воображаемый блокнот и сделал вид, что отпивает из стакана воду.

— Получается?