Свидания в непогоду - [89]

Тугаев заметался по высотке, но она всюду круто обрывалась. Его смутило, что при подъеме он не заметил особой крутизны, и эта мысль сбивала с толку: куда идти? Но он хорошо помнил, что на откосе, по которому он только что шел, больших деревьев не было; значит, предстояло одолеть и эту преграду. И тогда, опираясь на палку, он стал спускаться в провал.

Чем ниже сходил он по мшистому обрыву, напряженно поглядывая по сторонам, тем сумеречней становилось в этой потаенной лесной трущобе. Внизу тени совсем уплотнились, ветер не доставал их, всё молчало в сонной и величавой тишине. Была минута, когда Тугаеву хотелось присесть наедине с этой очищающей душу тишиной, и минута, в которую он почувствовал себя странником, вторгшимся в недозволенные пределы. Он боялся кашлянуть, неосторожно ступить, и еще он понял, что это был просто страх перед тем неизвестным, что могло здесь внезапно его ошеломить.

Взгляд его невольно притягивали следы зверья на снегу, зияющие чернотой логова, из глубины которых выползали, точно щупальца, обнаженные корни деревьев. Вдруг казалось, что в черноте этой загорались злые огоньки, или виделось рыжее тулово, вблизи оказывавшееся валуном.

Сосны смыкались верхушками, клочки неба летели в вышине. Низкорослые ели еще кутались в истлевающие лохмотья снега, под нижними их ветвями таилась укромная мгла. Изредка треск нарушал безмолвие, или птица, вспугнутая Тугаевым, шумно взлетала из-под его ног, и сам он ошалело шарахался в сторону. И лес, в котором он отдыхал у поленницы, казался ему отсюда парком, где можно, посвистывая, услаждать душу прогулкой.

За одним провалом последовал другой. Тугаев упорно пробивался вперед. Несмотря на усталость, он почти с умилением ощущал гордость, видя эту прекрасную русскую природу, в которой всё могуче и цепко, и нет удержу ее ненасытному жизнелюбию.

На исходе седьмого часа он перестал ждать милости от леса, хотя и прощал ему все обиды. Но тут вскоре лес, будто испытав его выдержку, уступчиво пораздвинулся, открыл впереди просвет.

Тугаев пошел прямо в его сердцевину. И действительно, лесное воинство стало быстро редеть. Точно обозы, отстающие от армии, начали отрываться от него отдельные рощицы, кустарники, и наконец широченный горизонт, завешенный изморосью, размахнулся во все стороны перед Тугаевым. Он скинул шляпу с головы к ладонью обтер мокрый лоб.

Было еще светло, просто лес подшутил над ним, напустив раньше времени сумерки. Теперь-то он должен дойти, наверняка должен! Еще, правда, совершенно не представлялось, куда он вышел, и усталость валила с ног, но утешительно было сознавать, что наперекор ей и всему пройдены незнакомые, трудные километры.

Ветер потеплел, сник. Широко отставляя палку, Тугаев спускался в котловину, огражденную вдали цепью лесистых холмов. По открытым косогорам перемежались рваные холстины снега и темной стерни с разбросанными кое-где горстками навоза. Из овражков поднимались кустарники, хлопотливо сбегали ручьи… Картина была пестрой, и лишь в отдалении, у холмов, тянулась однообразная полоса вылинявшего снега. Там, на взгорье, Тугаеву померещились строения, и он упрямо месил расползавшуюся под ногами стерню.

Еще через десяток минут сбоку выдвинулся редкий лесок. Какое-то рыжее длинноватое пятно привлекло в нем внимание Тугаева; оно неясно колебалось, перечеркнутое кустарником. Тугаев остановился и, пристально вглядываясь, стиснул палку. Лось? Медведь? И у него вдруг захватило дух: лошадь!

Обыкновенная крестьянская лошадка переминалась в кустарнике с ноги на ногу и мотала головой. Вот она медленно пошла, выволакивая на наст розвальни, и темная фигурка сбоку забралась в них. Тугаев рванулся вперед, вскинул руку и как-то дико, неожиданно для себя, взвыл:

— О-о-э-эй!

Фигурка в санях задвигалась. Лошадь мерно вышагивала по насту.

— Эй, товарищ! — крикнул отчетливей Тугаев и, не глядя под ноги, побежал к леску.

Возчик оглянулся на зов, потянул вожжи.

— Погоди! Постой! — задыхался Тугаев, нагоняя розвальни.

— Ну-ну, стою… Что такое?

Бородатый старичок торопливо соскочил на землю. Удивленно и не без участия рассматривал он Тугаева, — должно быть, разбирало любопытство при виде странного пришельца из леса.

— Ты отдышись-ка, милай, вот что, — сказал он, придерживая Тугаева за рукав.

Глотнув поглубже воздух, Тугаев спросил — не первый за этот день раз: далеко ли до Гор?

— А вон они, Горы, — живо отозвался возчик и махнул кнутовищем на холмы. — Реку проскочить, и всё тут… Вам только вернее было бы через мост: Жимолоха, коли не знаешь, ненадежна.

— Слышал, но ведь это еще дальше… Может, подвезешь, отец? Страшно спешу.

— Али случилось что?

— Нет, ничего не случилось… Лектор я, понимаешь. Из города. Машина в дороге отказала, а народ в Горах ждет. Вот сейчас ждет…

— Лектор, вона как! — уважительно произнес старичок и кнутовищем сдвинул на лоб шапку. — Не с руки мне, дорогой товарищ. Ежели, скажем, через мост — пожалуйста, но всё равно не поспеть… Небось и завтра соберутся, никуда не денутся…

Был он низенький, подвижной, весь заросший клочковатыми волосами, как подобает лесовику. Старая шинелишка опоясана ремнем, на голове облезлая меховая шапка, которую он то и дело сдвигал кнутовищем. Глаза из-под глубоких глазниц смотрели ясно, с живинкой, и Тугаев, вглядевшись в них, почувствовал почему-то, что все превратности этого дня будут обязательно преодолены. И он уже спокойней повторил: