Свидания в непогоду - [88]

— Это поздно, — возразил Тугаев. — Никак нельзя!

— Тогда добирайтесь до Ореховки. Идите всё прямо. За Васильевским хутором там другой мост есть… Может, Николай Степаныч, бригадир наш, подбросит.

— Спасибо за совет. Попробую, — сказал Тугаев, и они расстались.

Ветер сразу же отнес назад шум трактора, и опять Тугаев остался наедине с лесом.

Переобутым ногам стало легче, удобней, и он пошел быстрее. До восьми оставалось еще больше трех часов. Если здешние километры не резиновые, — успеть можно было вполне.

Дорога мельчала. Деревья теснили ее, перекрывали мохнатыми лапами, небо и впрямь казалось с овчину.

Километрах в двух от поленницы Тугаева остановила развилка, концы которой, разбредаясь, тонули в зеленой полумгле. Вот они, негаданные березовские повертки! Близоруко пригибаясь, он сделал несколько шагов по одной дороге, потом свернул на другую, и эта подбросила ему под ноги отчетливый след гусениц. Лучшей услуги нельзя было придумать, и Тугаев без промедлений воспользовался ею.

Крупный лес сменился густым, непроницаемым мелколесьем. Колея петляла по нему и отлого спускалась в низину. Грязно-желтый снег, исполосованный гусеницами, мешался с глиной, вязкие комки ее налипали на сапоги. Счищая их палкой, Тугаев старался идти в темпе, но ноги всё чаще соскальзывали с кочек и одышка перехватывала грудь.

Он намечал далеко впереди веху — одинокую, на отлете, сосну, замшелый валун на обочине — и говорил себе, что вот там-то надо обязательно подкрепиться минутным роздыхом, а дойдя до вехи, выискивал следующую и натужно двигался дальше.

4

Вероятно, всё же ореховская повертка обманула его — вильнула куда-то в сторону, а ему подкинула ледащий проселок. Не может же быть, чтобы и час, и два не встретилось в пути ни единой живой души. Промозглое безмолвие. И ветер, и лесные шумы не в счет — затерявшаяся глухомань!..

— Шагай, шагай, коли уж взялся, — подбадривал себя Тугаев, не видя просвета ни впереди, ни в небе, ни по сторонам.

Опять сбилась портянка. Корявая колода, присыпанная снежком, легла на пути. Тугаев постучал по ней носком сапога — хотел присесть. Хрястнула и осыпалась трухлявая кора, звук получился гулкий, ненадежный, и, тяжело перевалив через преграду, Тугаев зашагал прочь.

— А это уж совсем хорошо, — проговорил он, подходя минутой позже к широкой, на десяток метров, луже.

Она была темной, без блеска, и неподвижной — даже ветер не расписывал ее рябью. Только редкие снежинки, по-прежнему падавшие, холодно вспыхивали и гасли, коснувшись ее поверхности.

Тугаев оторопело смотрел на лужу. Справа и слева она уползала в заросли, и, видно, не было иного выхода, кроме той же колеи, выбиравшейся по ту сторону на пригорок. В воде по щиколотку стоял молодой осинник и понятливо протягивал ветви: иди, мол, поддержим!

И Тугаев пошел, протерев для верности очки.

Лужа показалась неглубокой, и он уже с третьего шага уверенно заносил ногу. Разумно помогали деревца. Но ближе к середине дно стало ускользать из-под ног. Вода, казавшаяся Тугаеву тягучей, как черная патока, доходила почти до колен. Стараясь удержать равновесие, он наваливался всем телом на палку, цеплялся за дружественные осинки.

Сердце защемило незваное чувство беспомощности. Вдобавок к стеклу очков прилип пухлый комок снежинок, и мир, без того серенький, совсем растворился в нем. Тугаев растерянно потянулся к соседнему деревцу и в ту же минуту оступился. Всплеснула вода, правую ногу охватила ледяная влага. Он поспешно поднял ее и, замерев, прислушивался, как вода растекается в сапоге. И когда она пригрелась, расположилась по-хозяйски, он опустил ногу и, уже не очень следя за дном, выбрался на пригорок.

Теперь он боялся смотреть на часы, боялся думать, что все его усилия вовремя добраться до Гор могут оказаться напрасными. Он шел и шел, пока хватало сил. Он уже не сомневался, что сбился с пути, но о возвращении назад не могло быть и речи.

Давно потерялся след тракторных гусениц, будто и не было его, как не было ни беспечного Павлуши, ни дорожных спутников, видевшихся теперь откуда-то из нереального далека. Проселок мотался, как неприкаянный, в частом кустарнике и, обессиленный им, истаивал на глазах. Еще немного покрутил он Тугаева без всякой цели и вдруг бесследно исчез.

Потеряв направление, Тугаев брел наугад по насту, благо весна не расковала его. Он обходил одни неприступные заросли и вламывался в другие. Ветви упруго сгибались под напором его тела и с хлестом отлетали, норовя прихватить шляпу, исцарапать лицо и руки. Раза два они сбивали очки, — Тугаев чуть ли не на четвереньках выискивал их в перегнившей трухе.

Уже, кажется, темнело, небо и лес заволакивались сумрачной пеленой. Снег местами спадал, земля обнажалась в зыбком покрове мхов и лишайников. Тугаев поднимался по откосу, стремясь пробиться на высотку, где он мог бы сориентироваться. Но высотка не обнадежила его, — и здесь стоял стеной тот же неистощимый осинник. Лишь кое-где в прорывах обрисовывались ближние холмы, сплошь усеянные мелколесьем, и не было ни малейшего намека на жилье или хотя бы на дорогу.

Впереди был спуск — зловещий провал в тартарары. Маскируя его, снизу поднимались верхушки крупных деревьев.