Свидания в непогоду - [86]

Тугаеву показалось, что он немного вздремнул. Он протер запотевшие очки и, ругая про себя Павлушу, выбрался из машины.

Крупные капли дождя редко и косо падали на дорогу. Всё вокруг было насыщено обильной мокрядью и растворенными в ней прелыми запахами земли. Колея шла вдоль леса и метрах в трехстах сворачивала в сторону. Лужи походили на тусклые обрывки неба.

— Ну что? — спросил Тугаев, подходя к передку машины.

— Приехали! — Павлуша отбросил лопату, мазнул грязной ладонью лоб. — Полуось, кажись, сдала… Я же говорил: доездимся!

— Что же мне теперь?

— А вот еще посмотрю, — и Павлуша полез в багажник за домкратом, а Тугаев, подняв воротник и придерживая руками отвороты пальто, стал шагать взад и вперед возле машины.

Минут через десять он остановился и окликнул Павлушу: из-за поворота выкатил встречный семитонный МАЗ. Возившийся под рамой Павлуша поднялся и взглянул на дорогу.

МАЗ приближался, гремя цепями на скатах. Цепи стучали всё реже, пока совсем не затихли. Из высокой просторной кабины вылез шофёр, вразвалку подошел к «победе»:

— Сидишь?

— Сижу, — сказал Павлуша. — Полуось, кажись, треснула.

Мазовский шофёр деловито осмотрел раму, колеса, прошелся вдоль колеи, по которой проехала «победа».

— Загорай, приятель, помочь ничем нельзя, — заключил он. — Что же ты, не видишь, голова садовая, дифером по земле прошелся, колесо погнул?

— Может, подцепишь? — неуверенно спросил Павлуша.

— Помог бы, друг, да некогда. Давай-ка лучше твой драндулет в сторону подадим.

Они вместе с Тугаевым навалились на машину и после изрядных усилий сдвинули ее к обочине. МАЗ уехал, Павлуша всё пыхтел под рамой. Подняв правую сторону кузова, он стучал ручником по внутренней стороне колеса.

Тугаев ругался, нервничал и смотрел на часы. Переменчивый ветер то стихал, то упруго набирал силу. Из низких туч беспорядочно слетали хлопья слипшихся белесых снежинок.

Но вот со стороны Моторного показалась попутная грузовая машина. Потеряв надежду на Павлушу, Тугаев встал посреди дороги, поднял руку. Шофёр попутной сигналил и несся прямо на него.

Тугаев не шевельнулся. Метрах в десяти от него машина притормозила, переваливаясь на ухабах, медленно подкатила ближе. Из кабины хмуро высунулся водитель с плоским и щербатым, как терка, лицом:

— В чем дело?

По тону вопроса и сердитому взгляду водителя Тугаев понял, что запросто с таким не поговоришь. Насупившись, как только было возможно, он спросил с начальственной суровостью:

— Куда едешь?

— За кудыкины горы.

— Вот и хорошо: мне как раз в Горы надо, — сказал Тугаев, сделав вид, что не понял злой шутки водителя.

Тот ответил помягче, рассудительней:

— Горы вон туда, вправо, а мне на Замятино.

— Это товарищ из обкома, — вмешался просительно Павлуша. — Ты его хоть до ореховской повёртки подбрось, а там как-нибудь.

Воспользовавшись минутной заминкой, Тугаев зашел с другой стороны кабины, поднялся на приступку.

— Ладно, — сказал щербатый. — Но предупреждаю: только до повёртки!

Машина качнулась и, виляя кузовом, пошла вперед. В боковом стекле показался Павлуша. Махнув Тугаеву на прощанье, он сдвинул шапку с обмякшими наушниками и, сутулясь, повернулся к «победе».

Нелюдимость нового спутника меньше всего располагала к разговору, и погода была черт знает на что похожей. Насыщенные водой хлопья снега сползали по стеклам мутной кашицей, в глазах рябило.

Снова пригревшись, Тугаев смотрел по сторонам, но уже не было прежнего ощущения новизны, радости дорожных открытий. Горы, Замятино, какая-то ореховская повертка, и почему именно повертка, — что́ говорили ему эти названия, это непривычное и странное слово? Ничего. Но Горы есть, и люди там будут сегодня ждать его, и надо как-то добираться…

Лес потянулся с обеих сторон дороги. Сосны надвигались отовсюду, застилали кронами небо. Стекла кабины потускнели. Порожнюю машину трясло, как в лихорадке.

— И охота вам мотаться в такую слякоту, — проговорил после длительного молчания водитель.

Тугаев не ответил, и оставшиеся полчаса ехали опять молча.

Скоро дорога раздвоилась, лес расступился, впереди вырос телеграфный столб. Замедляя ход, щербатый подкатил к столбу, и тут Тугаев увидел проселок, круто забиравший вправо, в лилово-мглистую чащу.

— Ореховская повертка, — сказал водитель. — Вам сюда, мне прямо.

— Сколько же до Гор осталось?

— Смотря ка́к идти, — усмехнулся щербатый. — Если по-быстрому — десяток наберется… Да вы погодите здесь: может, попутная подойдет.

Тугаев открыл дверцу. Ветер рванул ее на сторону, лицо обдало сыростью. Поблагодарив водителя, он выбрался из кабины и, пока протирал очки, машина ушла в глубь леса. Рокот ее опадал, становился всё приглушенней, и Тугаев напряженно прислушивался к замирающим звукам, как будто обрывались нити, которые еще связывали его с миром. Волнуемые ветром, шумели верхушки сосен, скрипели стволы, а ему казалось, что всё кругом застыло в опасливой тишине.

Дорога была наезженная, избитая. В колеях меркли лужи, забитые ледяным крошевом; снег лежал между ними толстым слоем, отпрессованный, как мрамор.

Подняв воротник пальто и покрепче стянув отвороты, Тугаев с полчаса топтался возле телеграфного столба. Он всматривался вдоль просек, прислушивался, но не было слышно никаких признаков приближающихся машин. Потом он сообразил, что зря тратит время: была бы попутная машина, а сесть в нее можно в любом месте. И, не оглядываясь, крупно зашагал вперед.