Свидания в непогоду - [82]

Шрифт
Интервал

В ложбинах еще лежал серый, непохожий на себя снег, дорога отблескивала раскисшей глиной. Мужчина шел медленно: нащупав палкой твердую почву, ставил на нее осторожно левую ногу и, чуть волоча, подтягивал правую.

До дома на верхушке оставалось не больше полусотни шагов, когда на его крыльце показалась девушка в накинутом на голову ватнике.

— Михаил Петрович! — крикнула она. — Давайте-ка скоренько! К телефону!

Взметнув бачки, мужчина гаркнул в ответ:

— Спроси — откуда?

Девушка убежала в дом и почти тотчас выскочила обратно:

— Из райкома-а!

Михаил Петрович прибавил шагу. Палка тыкалась куда придется, правая нога непослушно соскальзывала в рытвины. Не обтирая сапог на крыльце, он бросился через сенцы в комнату направо. Лида Симакова, счетовод горского отделения совхоза «Новинский», держала наготове телефонную трубку. Густой голос, прерываемый одышкой, наполнил комнату:

— Алё! Алё! Лопатин слушает… Алё!

Мембрана щелкала от натуги. Телефонистка Новинской подстанции взывала к говорившим и что-то переключала, прежде чем в трубке отчетливо зазвучал голос, доставленный из самого Березова. Но Михаил Петрович кричал так, словно хотел перекрыть семидесятикилометровую даль. Лида отошла к окну, зажала уши ладонями.

— Да!.. Конечно нужен… Еще бы! — гремел сочный баритон, по которому, верно, скучали морские просторы. — На когда? На завтра?.. Как, говорите?.. Тураев? Тугаев?..

Накричавшись вдосталь, Михаил Петрович повесил трубку на рычажок, устало перевел дух.

— Что такое? — тревожно спросила Лида, ожидавшая ревизии из Березова.

— Лектор приезжает. Из города, — обычным домашним голосом сказал Михаил Петрович.

Лида недоверчиво взглянула на него. Она была довольна, что опасения ее не оправдались, и вместе с тем, узнав, из-за чего этот шум, протянула разочарованно:

— Только-то…

— Что «только-то»? Чудо-голова! Лектор не какой-нибудь, а из обкома партии, по международным вопросам… Ты скажи мне: давно у нас такого видала?

— Да я ничего, Михаил Петрович. Я так…

— «Так», — передразнил Михаил Петрович и повернулся к столу за палкой.

Только теперь он увидел другую девушку, сторожко за ним наблюдавшую.

Валя Ковылева, подруга Лиды, сидела на скамье у окна, поджав ноги в черных лакированных ботах. Ничего, собственно, нового в этом не было, но Михаил Петрович с минуту рассеянно, словно забыл что-то, смотрел на девушку.

Она была в демисезонном пальто без талии, из модных, малиновые складки которого отчеркивались беличьим воротником. На голове небрежным конвертиком перетянут цветной шелковый платок, хотя и не по сезону, но тоже модный.

— Что смотрите? — не выдержала Валя затянувшейся паузы.

— Смотрю, боты у тебя, невеста, как с прилавка, — усмехнулся Михаил Петрович. — Кругом грязища, а у тебя ни пятнышка, один блеск! У нас бы на «Кирове»…

— А вон он, ручей, у крыльца, — оборвала Валя и отвернулась к окну.

Невестами Михаил Петрович называл не всех горских девушек на выданье, а лишь тех немногих, которые, закончив новинскую десятилетку, нигде не работали. Валя давно заметила это и сердилась, когда Михаил Петрович называл ее так.

Для всех в деревне Михаил Петрович Лопатин, флотский старшина в прошлом, а теперь пенсионер и секретарь партийной организации в Горах, — человек взыскательный, радеющий за хозяйство, а для Вали — въедливый и непонятный старик, которому обязательно нужно сунуть нос, куда не просят… Еще в прошлом году Валя подала заявление в институт, но на экзаменах срезалась, и с тех пор сидит дома, при матери, или изредка съездит куда-нибудь — в поисках неведомых перемен.

«И чего тебе надо, не знаю, — наставлял ее при случае Михаил Петрович. — Глянь-ка, какой у нас простор! Красота! Разве в городе найдешь такое? Живи, работай, и всё тебе будет!»

Валя смотрела на леса и холмы, на серебряную под солнцем Жимолоху. Хотелось верить, что Лопатин желал ей добра. Но нетрудно было догадаться, что за разговорами о сельских красотах скрывалось у него более существенное намерение: заполучить лишнюю пару рабочих рук. И пряча в обшлага эти руки, словно оберегая их от посягательств, она говорила:

— Ну вас, Михаил Петрович. Ничего-то вы не понимаете…

Подцепив палку, Михаил Петрович перевел взгляд на Лиду:

— Из «Новинского» позвонят, скажешь — к Барсукову пошел, в кузню. Да насчет лекции не забудь. Кто будет приходить, говори: завтра, мол, в восемь вечера.

— Ладно.

— Я, кажется, знаю вашего лектора, — сказала Валя и шмыгнула носом. — Вчера вместе из Березова ехали. Такой хлюпенький, в очках.

Михаил Петрович покосился на нее с подозрением:

— Опять насчет работы ездила? (Валя смолчала.) Чего же он не сразу сюда?

— Говорил, у него путевка такая. Сперва в Моторное, а потом к нам.

— «Вашего» лектора, — спохватился вдруг Лопатин. — Почему это «вашего»? Тебя это не касается?

— Обойдусь и без него.

— Ишь прыткая. — Михаил Петрович растерянно чиркнул палкой по полу, дернул один бачок, другой. И тут прорвался: вспомнил прошлые разговоры с Валей, ее поездки в Березово и в город. Что, в самом деле, ищет она там?

— Эх, Валюшка, чего тебе надо, не пойму…

— Живи да работай, — подхватила Валя. — Хватит, Михаил Петрович! — И порывисто поднялась, блеснула ботами.


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».