Свидания в непогоду - [72]
Скоро Гоша выехал в город по вызову, за столом появились новые, незнакомые люди, и это раздражало Шустрова. В комнату вселился какой-то, с пятнистым румянцем, подозрительно покашливавший агроном, и это раздражало его. Беспокоили расспросы отдыхающих об отце, о березовской «Сельхозтехнике». Беспокоили односложные ответы Марии, когда говорил с нею по телефону, предупреждая о приезде, — ни радости, ни готовности к встрече он в них не почувствовал. Раздражала внезапно нагрянувшая оттепель. И, недотерпев двух дней, он выехал в Снегиревку.
Глава десятая
РАЗЛАД
Мария сидела на скамье под редкими метелками боярышника. На ее коленях лежал раскрытый учебник «Минеральные удобрения», у ног непоседливо вертелись ребятишки, тараторили на своем птичьем языке.
Огороженный голубой оградой, к Жимолохе отлого спускался молодой садик — сейчас сквозной, обнаженный. Тускло тлели под солнцем цветные стекла веранды, где-то в пустую жестянку набегала капе́ль.
Из дома на широкое крыльцо вышла в белом халате Евдокия. Вытирая руки о полотенце, сказала:
— Обедать вашей группе, Машенька.
Мария взглянула на часы: в самом деле, время. Она заложила шпилькой недочитанную страницу, поднялась:
— Ну-ка, ребятки, на обед!.. Алеша, подбери автобус! Смотри под ноги, Лена! Живо!..
Она давно освоилась с работой в детском саду, с людьми, стала здесь своим человеком. Тридцать без малого юных снегиревских граждан из младшей ее группы требовали неусыпного внимания, и Мария не скупилась на него. Рано по утрам, когда Шустров обычно еще спал, она поднималась, будила Иру и, приготовив на кухне завтрак мужу, шла с дочерью в сад. Подросшая Иришка была в старшей группе. В одни и те же ранние часы матери и отцы приводили в сад своих детей. Дети обступали Марию Михайловну, и с этой минуты до вечера всё другое отходило у нее на второй план.
А на втором плане главным, в свою очередь, была заочная учеба в сельскохозяйственном техникуме. Она второй год училась на агронома и уже несколько раз выезжала в город то на экзамены, то на консультации. Обнаружив в себе призвание, о котором никогда до этого не помышляла, она серьезно готовила себя к будущей агрономической деятельности. Дома, на подоконнике, смастерила из пробирок и банок лабораторию, завела гербарий. Так незаметно втянулась она в новую среду, в снегиревскую жизнь, и теперь всё реже вспоминала комсомольскую свою юность, горкомовских подруг.
Две эти обязанности — работа и учеба — составляли осмысленную и ясную сторону ее жизни, а во всем остальном, что касалось мужа, по-прежнему было что-то зыбкое, неустойчивое, — как будто шла в тумане и не знала, куда поставить ногу.
Кое-какие детали виделись, правда, отчетливей, чем раньше, но они лишь усиливали ощущение неустойчивости. По собственным наблюдениям Мария заключала теперь, что муж не уживается со снегиревскими механизаторами и живет своей, обособленной жизнью. Первое время она стремилась проникнуть в эту жизнь, понять ее и, может быть, как-то помочь мужу. Но попытки поговорить с ним откровенно не приблизили ее к этой цели. Он либо отмалчивался, либо замечал иронически, что если, мол, под старость и возникнет нужда в опеке, он скажет об этом сам. И постепенно она остыла, и уже не было желания ни понять его, ни посочувствовать ему.
Внешне семейная их жизнь шла размеренно и спокойно, но и сама эта размеренность тоже казалась Марии ненадежной. Как всякая замужняя женщина, у которой отношения с мужем неуловимо меняются, становятся неопределенными, она иногда задумывалась: не скрывается ли за этим его увлечение другими интересами, другой женщиной? Толки о Нюре, так до конца и не прояснившиеся, давали как будто повод для таких подозрений. В такой же степени могли быть под подозрением и частые его отлучки из дома, — поди узнай, что́ за дела у него там, в каких-нибудь Горах или в Клинцах. Эти мысли, не выходившие за рамки догадок, были неприятны Марии, как неприятно было вспоминать и разговор с мужем о Нюре. Она старалась уверить себя, что тогда он ничего не скрыл от нее, сказал правду, но легче от этого уверения не становилось.
Февральским днем как-то, незадолго до поездки Шустрова в санаторий, знакомая воспитательница из детского сада ДЭУ привела к домику с кустами боярышника большую группу детей. Мария узнала, что сад дорожного управления закрылся на ремонт и часть тамошних ребят переведена на время к ним. Среди новичков двое оказались с фамилией Лобзик — шестилетняя Люся, ровесница Иры, и мальчонка лет трех — Васёк. Люся попала в старшую группу, Васёк в младшую, к Марии.
Мария знала нехитрую историю с превращением Нюры Травиной в Нюру Лобзик, знала, что растит она двоих детей, и теперь впервые близко увидела их. Не по годам рослый, крепкий, немного хмуроватый Васёк понравился ей.
— Экий славный бутуз! Крепыш! — сказала она на другой день, тиская Васька и обращаясь к высокой костлявой бабке, которая привела детей (это была Глафира, Нюрина тетка).
— В батька́, видать, пошел, — криво усмехнулась Глафира.
— Где же Нюра? Почему не сама привела?
— А это у нее спроси, любезная. На работу пораньше заспешила.
С Иваном Ивановичем, членом Общества кинолюбов СССР, случились странные события. А начались они с того, что Иван Иванович, стоя у края тротуара, майским весенним утром в Столице, в наши дни начисто запамятовал, что было написано в его рукописи киносценария, которая исчезла вместе с желтым портфелем с чернильным пятном около застежки. Забыл напрочь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В своей второй книге автор, энергетик по профессии, много лет живущий на Севере, рассказывает о нелегких буднях электрической службы, о героическом труде северян.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».