Свидания в непогоду - [69]

— А это место забронируем за Прихожиным, — сказал Гоша. — Завтра и он приезжает. Не слышал, поди?

Шустров пожал плечами, не зная, как встретить эту новость. Старая неприязнь к Прихожину напомнила ему о себе, и он уже жалел, что покинул занятый ранее стол. Какие вести привезет с собой Прихожин, о чем они будут толковать? Гошин торопливый говорок, быстрые его движения тоже временами досаждали ему.

Шустров крепился, а в общем-то всё, кажется, шло терпимо. Прихожин о делах «Сельхозтехники» не поминал, — разве лишь редко, вскользь, — держался просто, ел с аппетитом и много ходил на лыжах.

Но раз как-то, за ужином, мирный характер застольных бесед был неожиданно нарушен.

Стоял морозный и ясный лунный вечер. Шустров одиноко шел в столовую, прислушиваясь к скрипу снега под ногами гуляющих, — фигуры их неторопливо мелькали в аллеях, между черными стволами сосен.

В столовой было тихо, люди собирались исподволь. Шустров просматривал газету в ожидании официантки, когда пришел Гоша. Едва они приступили к ужину, в вестибюле шумно хлопнула входная дверь, слышно было — раздевалась, гоготала большая компания, и через минуту к столу подсел, принеся морозную свежесть, Прихожин. В тонких стеклах очков его блистают отблески ламп, тонкое лицо обветрено, и на лбу — капельки пота.

— Ну, погодка, скажу вам. Красота! — говорил он, обмахиваясь платком. — Не хотелось возвращаться — аж за озеро махнули… А ты что же, Арсений Родионыч? Почему с нами не поехал?

— Застрял в бильярдной, — ответил Шустров.

Намазав хлеб горчицей и круто посолив его, Прихожин стал нагонять сотрапезников. Потом заказал вторую порцию.

— Поправляться так поправляться… Вот что: пока погода благоприятствует — давайте-ка махнем завтра на лыжах к старинушке-крепости. Давно всё собираюсь… Ты как, Георгий?

— С удовольствием, — сказал Гоша.

— А тебя и спрашивать не буду, — взглянул Прихожин на Шустрова. — Вытащу, и всё!

— Сам пойду, Алексей Константиныч, без буксира.

— Больно ты ходишь, как я погляжу… Нет, верно, Георгий Осипыч, давай-ка возьмемся за него как следует. Ты только посмотри: ходит — руки в боки, этаким павлином, а смотрит так, точно я ему десятку должен.

Сказано было несердито, дружески, и Шустров, может быть, не обиделся бы, но обращение Прихожина к Амфиладову и еще больше — ответная улыбка Гоши задели его самолюбие.

— Каков есть, — коротко и как будто с вызовом сказал он.

— Плохо — «каков есть», — принял вызов Прихожин. — Ломать себя надо, Арсений Родионыч. Не такие у нас с тобой года, чтобы номенклатурным брюшком обрастать.

Уголок губ у Шустрова вздернулся:

— Это неостроумно, Алексей Константиныч. При чем тут брюшко? Где ты его заметил?

— А ты в переносном смысле понимай!.. Впрочем, не приглядывался — может, и в натуре появилось.

— В самом деле, Арсений, — сказал Гоша. — Побольше движения, побольше общения с людьми тебе не повредит. Ведь, ей-богу же, старые мы с тобой друзья, и сколько знаю тебя — всегда ты какой-то натянутый, отчужденный.

— Видал? — вскинул руку с вилкой Прихожин.

Еще можно было свести всё к шутке, уклониться от намечавшегося спора, и Шустров подумал об этом. Но в последних словах Прихожина ему послышались нотки начальнического наставления, а реплика Амфиладова показалась недружественной. И он сказал, пытаясь держаться независимо и вместе с тем с намеренной обидчивостью в голосе:

— Каждый имеет право быть самим собой.

— Будь собой, пожалуйста, на здоровье, — Прихожин переглянулся с Амфиладовым. — Никто тебя этого права не лишает. Разговор о другом… Все мы люди, Арсений Родионыч, и все неодинаковые, разные. Но живем-то сообща, в человеческом коллективе. И работаем, и отдыхаем, и мыслями делимся — сообща… А ты, право слово, вроде Робинзона: сидишь на своем иллюзорном островке — сам себе правитель, сам себе народ.

— Насчет иллюзий — это верно: старый твой грешок, Арсений, — сказал Амфиладов. — Помнишь: «кому что на роду написано», «вожаки и ведомые»? Но тут вот еще что важно. Одно дело быть самим собой, другое — самому в себе замкнуться. Руководителю это совсем уж непростительно. От людей оторвется такой и думает, что он пуп земли — «что хочу, то и ворочу».

— Ну-ну, давайте, наваливайтесь, — принужденно и неуступчиво улыбнулся Шустров.

— А ты мотай на ус, — сказал Прихожин (теперь начальнические нотки явственно слышались Шустрову в его голосе, и смысл их определялся точно: «Знай край, да не падай!»). — Насчет «что хочу, то и ворочу» — это верно Георгий говорит… Не знаю, читали ли, а любопытная статья в этом роде была на днях в «Правде». «Миллион за ошибку», кажется. О нашем брате, кстати, директоре совхоза. Вроде бы и молодец, и энергичный, а вот так — ни с кем не советовался, сам себе был и судья и начальник. Строил что хотел, продавал, покупал что хотел, ну и, конечно, до нитки довел совхоз и сам в трубу вылетел.

Выбирая косточки из стакана с компотом, Амфиладов заметил:

— Зачем далеко за примером ходить? Возьмите вашего Ильясова: тоже наворотил, дай бог. А сколько предупреждали!

— Не понимаю, при чем тут я, — сказал хмуро Шустров. Сравнение с Ильясовым и с каким-то непутевым директором показалось ему обидным, незаслуженным. — Миллионы я не транжирил, ущерба, кажется, никому не нанес.