Свидания в непогоду - [67]

— Лезь, лезь, дорогуля, вот так! — подсек Малютка, и красноперый окунек затрепетал на вытянутой им леске.

Петро с завистью взглянул на приятеля, но спустя минуту и сам добыл крупную плотицу. Они закурили и, не теряя времени, опустили блесны в воду.

— Кто только не занимался этой машиной! — вспомнилось опять Малютке. — И мне ведь как-то предлагал.

— Это верно, — сказал Петро. — И дядя Костя, и даже Андрей Михалыч… А вчера — только я во двор, смотрю — сам топчется у машины; меня подманил: «Не можешь ли кольца заменить?»

— И ты как?

— Я что ж… Натура у меня отходчивая, Боря. Вначале-то подумал было: кукиш, сам расхлебывай. А вижу — говорит обходительно… Просил сегодня домой зайти.

— Смотри ты… Глядь, и на полбанки будет.

Петро головой встряхнул:

— Нет, Малюточка… Насчет этого я теперь в трех водах крещенный. Хватит!

— Так-таки и завязал?

— Нет, зачем же… Спокойней стал к этому делу…

Часа через полтора они возвращались в Снегиревку довольные, с хорошим уловом. Евдокия тоже была довольна, мужа не пилила. Вытрусив рыбу в таз с водой, стала готовить ужин. А Петро, отдохнув, снова натянул ватник и ушанку.

— Куда это? — спросила Евдокия.

— Шустров просил насчет машины зайти.

Евдокия, слова не сказав больше, отвернулась к столу. Муж в самом деле остепенился, и она уже не так придирчиво расспрашивала его, если направлялся куда-нибудь в неурочное время.

Петро поднялся на второй этаж, впервые за всё время позвонил в квартиру Шустрова. Дверь открыл сам хозяин. Был он в темном, простеньком, должно быть рабочем, костюме; одна рука по локоть засунута в охотничий сапог, в другой тряпка.

— А, Петро! — улыбнулся. — Дверь-то закрывай. Надует.

Переступив порог, Петро встал у косяка.

— Я тебя всё давеча ждал, засветло, — говорил Шустров, опуская на пол сапог. — Думал, сразу и к машине пройдем.

— Сразу, Арсений Родионыч, такое дело не делается, — сказал Петро и сейчас же заметил, что произнес эти слова необдуманно и с какой-то неприятной двусмысленностью в голосе. Поправляя себя, добавил: — Еще успеем посмотреть.

— Знаю, Петро, что дело канительное. Я-то хотел тебе кольца показать. Ты погоди.

Шустров ушел на кухню, оставив дверь открытой, и было видно, как выдвигал там ящик буфетика. Оранжево светилась щель в другой двери — в комнату; слышались голоса Марии и Ирины. Петро перевел взгляд со щели на охотничий сапог, вздохнул.

— Вот посмотри, вчера достал, — сказал Шустров, вернувшись с кольцами, обернутыми в восковку.

— Вроде такие. Надо посмотреть, — отгибал восковку Петро.

— Побыстрее хотелось бы… А это, — Шустров извлек из кармана синий, вдвое сложенный бумажный квадратик, протянул его Петру: — На́-ка, в счет работы.

— Зачем, Арсений Родионыч. Так сделаю…

— Много же не даю, чудак, — улыбнулся Шустров. — Может, и прикупить что понадобится… А если это надумаешь, — он щелкнул пальцами по скуле, — смотри, только дома. Под подушкой!..

Петро тихо прикрыл за собой дверь шустровской квартиры. С минуту постоял на лестничной площадке… На реке он не обманывал Малютку, говоря, что стал спокойней к «этому делу». Бывало, и деньжонки лишние заводились, и червячок по-старому посасывал, — крепился. И сейчас он ощутил знакомое посасывание, но было что-то необычное, будто неприкаянная пятерка эта обжигала руки, и хотелось поскорее от нее избавиться. Поганая мыслишка забрела в голову: раз сам начальник благословляет — почему не приложиться? «Под подушкой, значит, — бормотнул Петро. — Ишь ты, чего захотел, — под подушкой!» — и, стуча сапогами, грудь вперед, вышел на улицу.

А Шустров, подняв сапог, вернулся на кухню. Складывая в ящик поршневые кольца, вспомнил растерянное лицо Петра, подумал неясно: «Вот и все они так: по головке погладишь — придут». Однако ожидаемого удовлетворения эта мысль не принесла. Случайно он взглянул в зеркальце буфета. От тени, что ли, или от неяркого света щеки показались серыми, обрюзгшими. Он провел ладонью по ним и подумал досадливо, что забыл сегодня побриться…

После ночной баталии двух спорщиков, раздиравших совесть Шустрова, он решил, в конце концов, примириться с крушением своих планов, спустить на тормозах. Поездки с организацией графика легонько сошли на нет, за ними поутихли и разговоры. И тут обнаружилось неожиданное: Шустров почувствовал себя как бы не у дел.

Проведя однажды диспетчерское совещание, он долго сидел в одиночестве, бесцельно перебирал бумаги. На минуту лишь зашла Кира Матвеевна — подписать приказ (по части их составления она была мастерицей), да раза два прозвонил телефон, и всё. Шустров, потягиваясь, встал из-за стола. Увидел в окне резво пробежавшего Кузьмича, кучку механизаторов, споривших вдали, у трактора, и подумал: «Всё идет своим чередом». Он вышел из кабинета, заглянул в одну комнату, в другую, и снова явилась та же мысль: всё идет как положено. Можно было чувствовать себя спокойным, но неопределенная тревога мутила его. Он мог здесь быть, мог не быть, и всё так же шло бы своим чередом.

Однажды в домашнем барахле Мария нашла старые охотничьи сапоги, в которых Арсений выезжал когда-то с райкомовскими приятелями на охоту. Сапоги напомнили ему о забытом увлечении, и уже раза два он выбирался на охоту — то с дядей Костей, то с Ильясовым, найдя в нем надежного напарника. Теперь, пока не кончился сезон, он хотел поскорее наладить «победу» и вдоволь поездить по охотничьим угодьям. Но ни охота, ни занятие машиной не могли рассеять нараставшей в нем тревоги…