Свидания в непогоду - [66]

— Всякого хватает, Андрей Михалыч — и хорошего, и плохого, — ответил неопределенно Шустров. Его поездка по району, связанная с планами ремонта техники, была не совсем удачной, и он еще не решил, как и что сказать об этом Лесоханову.

Постояв недолго у крыльца, они поднялись на второй этаж. Из приоткрытой двери навстречу им вышла Мария:

— Андрей Михалыч, заходите чай пить. И Серафима Ильинична у нас и Леня.

Андрей Михалыч потоптался секунду:

— Хозяину вон отдыхать надо. Устал с дороги.

— Наоборот, сейчас только и побеседовать за чайком, — сказал Шустров.

— Ну, раз так — придется.

Гостеприимство Марии показалось Шустрову своевременным: ему хотелось побыть с Лесохановым, поделиться с ним возникшими в дороге мыслями.

Давно они не сидели вот так, по-домашнему, и с виду, кажется, дружески. Мария заваривала чай за круглым столом, разговаривала с Серафимой Ильиничной и изредка поглядывала, довольная, на Лесоханова: он нравился ей, такой простой и душевный. Ленька и Ира тянули чай самостоятельно, как взрослые. Оправляя непривычный галстук, Андрей Михалыч заказывал Марии третий стакан, а Шустров неторопливо рассказывал ему о своей поездке.

С дороги или от излишней сосредоточенности голос его звучал глуховато и несколько неуверенно. Поездка была рядовой и по результатам почти такой же, как прежние. В «Заре» он поругался с Бидуром, который должен был доставить на ремонт четыре машины, а даст, видимо, только две. Ильясов вместо обещанных пяти пригонит тоже две, а вот Володя пока совсем ничего не обещает. Годовой график ремонта ломается, не успев еще как следует оформиться…

— Ну вот видите, как неладно получается, — мягко сказал Лесоханов.

Положение гостя обязывало его быть тактичным, не напоминать Шустрову прежние их разговоры о графике. В этих хлопотах знакомое ему шустровское своеволие сказалось в полную свою силушку. И еще он мог бы припомнить, как одно время чуть ли не все сотрудники производственного отдела во главе с Климушкиным занимались составлением графиков. Но назначенные к ремонту машины продолжали работать на полях, а не назначенные подходили к воротам «Сельхозтехники». Всё ломалось, широко задуманное, дело приобретало явно прожектерские признаки. Угадывая теперь растерянность в словах и в голосе Шустрова, Андрей Михалыч думал, что, может быть, неудачи и образумят его.

— Давайте-ка, Арсений Родионыч, за передвижные мастерские возьмемся, — сказал он, — за пункты обслуживания в хозяйствах. Я уж и Якова Сергеича сагитировал, и народ готов…

Шустров обещал подумать. Поговорили еще о последних событиях, отведали Машиного пирога с капустой, и Лесохановы ушли.

Усталость клонила Шустрова к подушке, но растревоженные мысли не давали заснуть. Дважды натягивал он пижаму, выходил на кухню курить.

Круглая, пятнистая, как лежалый апельсин, луна поднималась в небе, в лесу бродили густые тени. Не зажигая света, он пыхал папиросой, старался примирить как-то двух спорщиков в себе.

«Как ни крутись, дорогой, а надо признаться, что ни черта у тебя не вышло с этими графиками. Сложи-ка лучше, пока не поздно, оружие». — «Но что скажут люди?» — «А ничего. Ты легонько спусти на тормозах, и всё обойдется…»

— Черт знает что! — ругнулся вслух Шустров, прикуривая одну папиросу от другой. А спорщики не унимались, и уже совсем непостижимо один из них обернулся вдруг Узловым; спокойно, с непреложной уверенностью говорил он: «Выступайте зачинателями добрых дел, товарищи». А другой — медлительный и точно в чем-то еще сомневающийся — скупо улыбался в ответ: «Предложил нужное дело — сам первый рукава и засучивай».

«Идеи наши, деньги ваши», — зло вспомнилось Шустрову. «Хорошо говорить так, сложив ручки под подбородком. А вот сам поезди, потолкуй с такими, как Володя, Бидур…»

Но сейчас же щепетильность возмутилась в Шустрове: нет, о Бересневе нельзя так говорить. Нечестно это… Он осторожно притушил папиросу и, ничего не решив, с тяжелой головой пошел спать.

2

На Жимолохе двое рыбаков долбили лунки во льду. С утра пощипывал мороз, но солнце уже разгоняло низкий туман, обещало потепление. Один из двоих, широколобый, в ватнике, выравнивая свою лунку, сказал товарищу — глыбе в туго опоясанном тулупе:

— Беда, если и здесь не потянет. Засмеет Евдокия!

— Потянет, — пробасила глыба. — Говорю ж тебе: прошлый раз вот такой ящик приволок — и на жарку, и на варку, и коту хватило. На мормышки, правда.

— На мормышки и я думал…

Рыбаком в ватнике был Петро, в тулупе — Тефтелев-Малютка. Приятели спозаранку забрели подальше от Снегиревки, где по выходным любители подводного лова густо исковыривали всю реку. Здесь, за мыском, было тихо, безветренно. Над горушкой вдали столбами поднимались в небо дымы поселка.

— Ты чего-то насчет колец начал? — спросил Тефтелев, осторожно спуская в воду блесну, сверкавшую, как сколок зеркала.

— Кольца, говорю, просил посмотреть. Заменить надо…

Разговор шел о шустровской «победе». Пристроившись на бидоне и тоже опустив в лунку блесну, Петро рассказывал, как дядя Костя, обкатывая готовую уже машину, обнаружил подозрительный стук в цилиндрах. Оказалось, что еще весной механик ДЭУ, к помощи которого прибегал Шустров, поставил на поршни неисправные кольца.