Свидание в Самарре - [23]

— Нет, я не шучу. Чак крутит с этой продавщицей из «Кресджа», а на днях за бриджем Барбара Шульц вдруг заявила: «По-моему, нечего так строго судить бедного Чака». Бедного Чака! «Если бы Джини старалась следить за собой, — добавила Барбара, — Чак не бегал бы за другими». Я жутко разозлилась. Она, наверное, где-то вычитала эту фразу. Я ничего не возразила, остальные тоже промолчали, но было понятно, что все думают. Дура эта Барбара, что так сказала. Она ведь только что не надела на Чака наручники, стараясь женить его на себе.

— Вот как? А я и не знал. Я слышал, что они встречались, но никогда не думал…

— Да? Могу тебе рассказать еще кое-что новое для тебя. Миссис Шульц была так уверена, что Барбара заполучит Чака, что заказала кругосветное путешествие на два лица…

— Но ведь она и ее старый хрыч сами поехали в путешествие.

— Поехали, но мама рассказывала мне, что была в конторе у мистера Шульца, когда…

— Черт подери! — взорвался вдруг Джулиан. Он остановил машину. — Опять цепь соскочила. Нужно поправить сейчас, пока я еще трезв.

Он вылез из машины и поправил цепь. Во время пятиминутной остановки они не разговаривали. Мимо проезжали машины, две-три останавливались, узнав Джулиана и его автомобиль, спросить, не нужна ли помощь, но он отвечал, что не нужна.

Они снова тронулись в путь.

— Так о чем мы говорили, малышка? — спросил он. — С Чаком мы покончили?

Молчание.

— В чем дело, лапушка? В чем дело?

— Послушай, Джу…

— Слушать? Видите ли, миссис Инглиш, одно из замечательных достоинств «кадиллака» заключается в том, что мотора почти не слышно. Позвольте мне продемонстрировать вам…

— Перестань кривляться.

— В чем дело? Опять я что-то сделал не так? Сказал что-нибудь? Господи, а я-то считал, что все хорошо.

— Все и было хорошо, но мне не понравилась одна твоя фраза. Ты даже не заметил, что сказал.

— Давай, родная, говори, что я сказал.

— Когда мы остановились, ты вылез из машины поправить цепь и сказал, что нужно поправить ее, пока ты еще трезв.

— А, — сказал он.

— Как будто…

— Понятно. Подробности излишни.

— Чего ты злишься?

— Я не злюсь. Нет, немного злюсь. Не знаю. Какого черта! Извини, я не на тебя.

— Прости, милый, я не собираюсь пилить тебя, но такие полчаса, как вчера, я просто не вынесу. Лучше умереть.

— Знаю. Извини меня, Кэлли. Я не напьюсь.

— Ты мой милый Джу, и я тебя люблю. Я не запрещаю тебе пить, ты это знаешь.

— Ага. Я обещаю.

— Нет, не обещай. Незачем. Не нужно. Тысячу раз ты бывал на вечерах и не терял головы. Пусть так будет и сегодня. Я сделаю все, все, что ты захочешь. Все. Знаешь, что я сделаю?

— Что?

— Мы улучим минутку, вернемся в машину и побудем в ней, как бывало раньше.

— Ладно, но… Да, это было бы здорово. Вот это да!

— Мы, как поженились, ни разу этого не делали.

— Делали. В Лейк-Плэсиде.

— Но тогда мы были не дома, а дома не делали. Ты хочешь?

— Да. А как насчет того самого? — спросил он.

Она не выносила названий противозачаточных средств.

— Наплевать. Пусть будет ребенок.

— Ты серьезно? — спросил он.

— В жизни не была более серьезной, — ответила она. — И есть лишь единственный способ это доказать.

— Правильно. Раз мы уже здесь. Раз уже прибыли сюда.

Они уже доехали до клубной стоянки.

— Ага.

— Моя любимая прекрасная Кэролайн, — сказал он.

— Не сейчас, — сказала она. — Я же сказала: улучим минутку.

Они вылезли из машины. Обычно Джулиан останавливал машину возле крыльца, где женщинам было удобно выходить из автомобилей, за рулем которых оставались их шоферы, мужья или кавалеры, но сегодня он позабыл про это. Он долго крутился по дорожкам, маневрируя между рядов автомобилей до тех пор, пока не сократил до минимума расстояние, которое предстояло пройти по снегу, и не подвел машину к террасе. Держась под руку и топая теплыми ботинками, они поднялись на террасу, а оттуда — в холл. Кэролайн сказала, что сейчас же спустится в зал, и Джулиан, снова пройдя через террасу, обошел дом, пока не добрался до мужской раздевалки.

Погода для вечера была самая подходящая. Чуть морозило, а покрытое снегом поле для игры в гольф, казалось, составляло единое целое с полями фермеров, что граничили с ним возле второй, четвертой и седьмой лунок. Летом поле для игры в гольф так аккуратно подстригали, что оно напоминало фермера, наряженного в воскресный костюм, среди фермеров в рабочих комбинезонах и соломенных шляпах. Но сейчас в темноте человеку, незнакомому с местом, было не определить, где кончаются владения клуба и начинаются пахотные земли. Насколько хватало глаз, весь мир был бело-сине-фиолетовым и холодным. В детстве родители и наставники внушают, что вредно лежать на снегу, но когда мир вот так окутан снегом и светом луны, трудно поверить, что это может причинить вред. И уж любоваться такой картиной совсем не вредно, а потому Джулиан глубоко вздохнул и почувствовал себя здоровым, ведущим правильную жизнь человеком. «Почаще бы выбираться на природу», — сказал он себе и пошел в раздевалку.

Со всех сторон летели приветствия, и он отвечал на них. Недругов у него здесь не было. Потом он услышал, как кто-то сказал: «Здорово, забияка!» Он посмотрел, кто это, хотя знал кто. Это был Бобби Херман.