Свежее сено - [30]
— Дядя-тетя, — сказал я ему, — теперь мне ребят не удержать. Тебя поколотят.
Циля:
— Можно?
А сама засучивает рукава.
Я:
— Подожди.
— Товарищи! — обращаюсь я к ребятам. — Оказывается, мы зря ему доверяли. Как мы теперь поступим с Дядей-тетей?
— Предать суду!
— Судить!
— Правильно. Судить будем. Ну-ка встаньте, — обращаюсь я к Дяде-тете. — Как вас зовут?
— Дядя-тетя.
— Признаете ли вы себя виновным?
— Виновен!
Я обращаю внимание присутствующих на его чистосердечное признание.
— А что скажет прокурор?
Циля:
— Я требую для него самого строгого наказания.
— А что скажет защитник?
Роза:
— Наша советская школа воспитывает детей в гражданском духе. А если у него есть вредные навыки, полученные дома, то он их у нас изживет. Прошу, товарищи судьи, помилования для моего подзащитного.
Затем я произнес следующую речь.
Наш суд не наказывает. Наш суд воспитывает. Посмотрите, уважаемые товарищи, как подсудимый покраснел. Слезы катятся из его глаз. Видно, что он очень переживает. Учитывая его чистосердечное признание, суд постановил наказание считать условным.
Такого мягкого приговора Дядя-тетя не ожидал. И странно, всегда такой словоохотливый, Дядя-тетя не проронил ни слова. Он подошел и пожал мне руку.
Но Циля все еще не успокаивалась. Улучив момент, когда никто не глядел в ее сторону, она угостила Дядю-тетю двумя оплеухами. А Дядя-тетя даже не пикнул. Циля изумилась:
— Коли так, если он молчит, то больше я его не трону. А не снять ли с него кличку «Дядя-тетя»?
Уж этот мне Яша. Вдруг он задумал медицинское освидетельствование. Ну, этого мы уже не допустили. Котлярят, однако, им удалось поймать и освидетельствовать. Посчитали, сколько у каждого ребер, совали, чайную ложечку в рот и поставили диагноз, что они вполне здоровы.
Циле пришло в голову обязательно поговорить с Яшей. Что означают его фокусы?
Но что бы она ему ни говорила, он на все отвечал:
— Ну и что же?
Затем Буцик решил, что он должен поговорить с Яшей.
— Что это все значит, Яша?
А Яша улыбается и говорит:
— Ты что сказал?
Буцик повторяет свой вопрос, а Яша снова:
— Ты что сказал?
Буцик опять повторяет свой вопрос, а Яша по-прежнему:
— Ты что сказал?
Наконец Буцику надоел этот разговор, он плюнул и ушел.
Тогда я решил сам поговорить с Яшей.
Прихожу.
— Ах, Карл! Зайди минут через пять.
Прихожу через пять минут, а он опять:
— Ах, Карл! Приходи минут через пять.
Я снова прихожу. Опять все то же.
Наконец, прихожу, а он:
— Ах, Карл, хорошо, что ты пришел. Ну, посиди немного.
Сижу и жду. Вдруг он спохватывается:
— Ах, Карл! Ты все еще сидишь? Ну хорошо. Можешь идти.
Если так, думаю я, то мы уж с тобой рассчитаемся.
Циля взялась сагитировать Велю…
Вот как Циля уговаривала Велю:
— Ты, Веля, сильный?
— Ага.
— Покажи мускулы.
— Вот.
— Меня, Веля, ты бы побил?
— Ага.
— А ну, ударь меня.
— Ага.
— Ударь маленького Котляренка.
— Ага.
— Ну, что ж ты не бьешь?
— Пыжиков я не бью.
— Почему?
— Мне их жалко.
Уж очень он следит за нами, Яша. О чем бы ни говорили, все до него доходит. Дядя-тетя тут ни при чем. В одном доме живем. И у стен есть уши.
— Товарищи, — сказал я, — конспирация! Вы знаете, что такое «конспирация»? Это значит, что нам нужно принять меры, чтобы никто о нас ничего не знал.
Мы начали копать большую яму, вроде окопа, в саду. Копали мы, копали, а когда яма была готова, мы накрыли ее ветвями и сверху насыпали листьев, так что она стала совсем незаметной.
Сюда, в яму, мы спускались, когда нам нужно было о чем-нибудь поговорить. Прохладно, одно удовольствие.
Иногда мы слышали:
— Карл! Буцик!
А мы сидим себе тихо и спокойно и только улыбаемся.
Однажды, когда мы так сидели и мечтали о том, как мы свергнем командора, вдруг раздались шаги. Мы притихли. Мы не дышим… Бац! И в яму к нам обрушивается Яша.
И мудрецы же мы, однако. Как это нам в голову не пришло, что в яму можно просто упасть? Как это мы не выставили пикета, чтоб охранять подступы к яме!
Но ничего. Он попался, как медведь в западню. Он упал прямо на нас.
Падая, он уронил очки и ничего не видел…
Угостили мы его на славу, а сами смылись. Хоть раз, да посчитались как надо.
Назавтра Яша всех нас созвал.
— Признавайтесь, кто меня за нос таскал?
Он, оказывается, не любит, когда его за нос таскают. Дело ли это — за нос таскать! И ему хочется, чтобы сказали, кто его за нос таскал.
Так мы ему и сказали!
— Но я все равно дознаюсь! — говорит он, Яша. — Я психолог. А ну-ка, встаньте все в ряд!
Построились мы. А Яша ходит и смотрит всем в глаза. Глядел, глядел и ничего не выглядел.
— Теперь, — говорит он, — все закройте глаза. И когда откроете глаза, глядите только на меня, а не друг на друга.
Нам просто понравилось это дело. По его команде мы все закрыли глаза, и, открывая их, мы все смотрели на него. И когда все уже стояли с открытыми глазами, у Дяди-тети все еще глаза были закрыты.
— Гражданин Дядя-тетя! Это вы меня за нос таскали? — И Яша увел его с собой. Потом Дядя-тетя рассказывал, что Яша его тоже таскал за нос. Но у Дяди-тети пошла кровь носом — это у него часто бывает, — и Яша отпустил его. Потом, когда Яша его снова потребовал к себе, Дядя-тетя наотрез отказался.
На дворе лето. В саду у нас растут цветы. Некоторые очень красивы. Другие запахом поражают, хотя и не очень уж красивы.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.