Свежее сено - [33]
— Так пойди, папаша, забери ее, — сказал командир.
Подобед решил, что он, должно быть, говорит не с командиром.
— А ты, хлопец, не шутишь? Пойду спрошу у старшого.
— Я тут старшой, — так же улыбаясь, сказал командир. — Не верится, старина? Вид не такой? Не похож на командира?
И вдруг этот хлопец скомандовал:
— По коням!
В один миг сотни красноармейцев очутились на конях и начали выстраиваться в линию. Впереди остались только командир да Подобед. Перед ним выстроилась Красная Армия, армия-освободительница — так показалось старому, измученному Подобеду.
— Иди отбери свою коровушку, — снова обратился к нему командир, сидя уже в седле. — Там многие забирают свою скотину.
Когда Подобед возвращался со своей скотинушкой, на площади уже никого не было. Красный эскадрон ускакал.
Неужели это был только сон?
Он снова почувствовал себя таким одиноким… одиноким был и одиноким остался…
А что, если подойти к гмине[8]? Но не рискованно ли это? Могут тут же на месте отобрать корову… И все же он решился.
Когда он подошел к гмине, он услышал голос войта (старосты). И он готов был уже повернуть обратно. Но тут же послышался другой, незнакомый голос. Из оконца над дверью — стекло было вышиблено — высунулась рука и укрепила красный флаг.
Подобед успокоился. Красные эскадроны ускакали. Но над гминой развевается красный флаг.
И Подобед почувствовал, что он не одинок.
Он погнал коровенку в свой ветхий хлев.
Юная жизнь
Вадим Бойко — артиллерист-разведчик, ему девятнадцать лет. Это пока все, что можно сказать о юноше-солдате с таким приятным лицом.
Вот он идет лесом и тихонько напевает. Ясно, что без дела солдат не станет шататься по лесу. Он несет пакет в штаб. А напевает он потому, что он молод, потому что война войной, а лес — это лес и жизнь — это жизнь.
Он проходит мимо недавно построенного блиндажа На янтарном пне сидит девушка с радостными светящимися глазами. Ему показалось, будто она только что выбежала из мирного обжитого жилья. На гимнастерке девушки Вадим заметил медаль «За отвагу». Он немного смутился, но все же спросил:
— Ты кто такая, деваха?
— Я кто такая? Не видишь разве? Посадили меня на этот пень и сказали: «Работай, воюй!..»
Вадима Бойко слова эти изумили — какое-то особое очарование таилось в них. Действительно, девушку посадили на пень и сказали: «Работай, воюй», а лес остается лесом, и жизнь остается жизнью, и девушка свежа, словно только что выбежала из мирного обжитого жилья.
И он не удержался и сказал ей:
— А славная ты!
— Славная, говоришь?
И в ушах Вадима зазвенел ясный смех.
— У тебя есть кто? — И спохватившись — То есть дом у тебя есть?
— Ни дома, ни родни… А ты кто такой? — спросила она.
И, будто не дожидаясь ответа, принялась вызывать по телефону «ноль пять».
— Я? Я солдат! — ответил Вадим.
Ему очень хотелось прибавить что-нибудь к этой своей «автобиографии», но он ничего не находил.
Какая обида! Неужели в его жизни ничего такого не произошло, неужели он ничего не может рассказать ей о себе? Ему казалось, что чем дольше он будет стоять около нее, тем незначительнее будет выглядеть в ее глазах, и он нерешительно повернулся, готовясь уходить.
Но тут она коснулась его руки и сказала:
— Все ясно, можешь не рассказывать больше.
И до него дошло, что он хороший украинский парубок, красивый и сердечный, что он вырос среди преданных сестер, что он общий любимец в своей части, что он никогда еще не любил девушек…
И как она все это знает?..
— Ты золотой парень! — сказала она ему на ухо.
— Мира! — вдруг послышалось из-за деревьев. — Иду сменять тебя.
— Хорошо, Аня, — ответила девушка.
У входа в блиндаж она остановилась и посмотрела на него своими большими, светящимися глазами. С минуту она словно ждала, потом резко повернулась и скрылась в блиндаже.
Вечером того же дня Вадим несет два котелка супа в обеих руках и алюминиевую флягу на ремне — ужин для артиллерийских командиров, находящихся на ближнем к врагу наблюдательном пункте.
И вдруг со всех сторон начали рваться снаряды. А он — с двумя котелками супа среди огня. Трудно кланяться снарядам до земли с двумя полными котелками. У него одна мысль в голове — как бы, падая, не пролить суп.
После каждого разрыва он убеждается, что он жив, но супу становится все меньше. Взрывом насыпало песок в котелки… «Ничего, песок осядет на дно»… А взрывы все чаще и чаще. Вставать после поклонов некогда — он двигается на четвереньках. Он видит только траву с кишащими в ней насекомыми, червяками и бабочками. Вспоминается девушка с большими светящимися глазами, но ему некогда теперь думать о ней. «Прости, дорогая!»
Он выбрался за линию огня. Но тут завыли мины. Куда податься? Правее — лесок. И вот он уже там, «Как хорошо двигаться на двоих, а не на четвереньках». Но не успел он насладиться безопасностью, как вдруг его схватили за обе руки.
Страшны снаряды, страшны мины, но нет ничего страшнее гитлеровцев. «Пропали котелки», — успел он еще подумать. Удар по голове, и разноцветные огоньки замелькали у него в глазах, и глухой, сдавленный звук «м-м-м» должен был означать не то «мама», не то «милая», а вернее, и то и другое вместе.
