Светлые поляны - [64]

«Еще кого-то принесло на ночь глядя», — устало подумал Григорий.

— Здравствуйте!

За спиной стояли двое в милицейской форме. Рядом с ними Марь-Васишна. Чуть поодаль — председатель колхоза.

— Григорий Васильев? — спросил тот, что был с планшеткой, низко висящей на бедре.

— Я.

— Попрошу открыть мельницу.

Григорий снял замок, мельком взглянув на Марь-Васишну, и сказал:

— Я вас весь день ждал. Вон в уголке ваша мука, можете забирать.

— Минуточку, — сказал человек с планшеткой, доставая ручку и лист чистой бумаги. — Откуда эта мука? Почему она находится в весовой?

— Принес из дому. У жены, Нины, взял.

— Насколько мне известно, вы разведены с Ниной Васильевой.

— Разведены, сведены ли, а живем мы, — сказал Григорий.

— Значит, вы принесли из дому муку?..

— Пшеницу принес, а здесь размолол ее.

— Зачем?

— У Марьи Васильевны вчера недостача вышла.

— Недостача вышла у вас, гражданин Васильев.

— Ну, у меня.

— Пожалуйста, без «ну». Вы вчера украли у гражданки Сиренчиковой эту муку, а когда вас изобличили, вы решили вернуть. Не так ли?

— Не так. Если я бы украл, то и зачем возвращать.

— А затем, что она отказалась быть вашей сообщницей в кражах.

— Какой сообщницей? В каких кражах? — удивился Григорий.

— Вы уговаривали ее поступить к вам весовщицей и подменить клейменые гири нестандартными.

— Не было между нами такого разговора. Вообще никакого разговора не было. Я сказал, чтобы она подъехала и забрала недостающую муку.

— Это мы выясним в другом месте, — сказал человек с планшеткой, приляпал на замок сургучную нашлепку и показал Григорию на ходок.

— Садитесь, поедем.

— Куда?

— Место вам знакомое.

Григорий посмотрел на председателя, а тот только руками развел — что, мол, я сделаю в такой ситуации.

Григорий сел, куда ему указал человек с планшеткой. Уже из ходка передал Макару Блину ключ от постоялой избы. Сказал, посмотрев на заморочавшее небо:

— В случае сильного дождя опустите на два деления водяные щиты.

Макар Блин взял ключи и сказал с досадой, без злости, просто с великой досадой:

— Эх, Григорий, Григорий!

Второй милиционер, который так и не открыл рта, примостился на облучке, взял в руки вожжи и тронул тяжелой плетеной кожей каурого мерина.

Строгие это были годы.

Хоть и прошла военная пора, но слабинки не наступило. И это было правильно. Послевоенная страна требовала хлеба еще больше. Шофера за утерю из кузова десятка-другого килограммов зерна отдавали под суд.

— Хорошо, что вам, гражданин Васильев, еще повезло, — сказал в заключительном обвинении прокурор. — Утеряно не государственное имущество, а личное, и истец не настаивает на применении санкций, за исключением возмещения размера убытка.

Порешили от дальнейшего судебного преследования Григория Васильева освободить, назначив один год «условно».

Поздним летним вечером Григорий зашел в дом председателя. Астахов был еще в саду, и Макар Блин ужинал в одиночестве нехитрым холостяцким ужином.

— Присаживайся, Григорий.

— Благодарствую, кусок в горле застревает.

— Понимаю. И верю я тебе, Гриша, да ведь факт, как сказал прокурор, налицо. Недоставало семи килограммов, ты и сам не отрицал этого.

— Не отрицал, — согласился Григорий и задымил крепким самосадом.

— И надо же этой спекулянтке чертовой припереться на помол, — сказал Макар Блин. — Знать бы, дак я вон свою пшеницу привез — тоже хочу пирогов из сеянки.

— Знал бы, где упадешь, соломки подстелил, — проговорил Григорий.

— Чувствуешь, народ снова похолодел к тебе. То вроде немного оттаял, а вот после этой истории, чтоб ей ни дна ни покрышки, заново пошли разговоры, будто тебе лучше уехать отсюдова.

— Уехать? — спросил Григорий. — Кто так говорит?

— Да какая разница! Важно, что говорят, — уклонился от прямого ответа председатель.

Григорий докурил самокрутку, прижулькнул окурок к каблуку, потом отнес его в лохань, под рукомойник, и снова сел на стул, напротив Макара Блина.

— Нет, Макар Дмитрич, не получится, так и передайте. Один раз я оступился, виновен, не спорю, и перед этой землей, и перед народом. А сейчас не уеду. Буду биться. За правду биться… За себя… И за землю! Моя она, земля-то! Моя, слышите?!

— Слышу, Григорий, слышу. И приветствую твое решение. Только от мельницы я тебя все равно отстраняю. Сам понимаешь, почему.

— Понимаю.

— Отстранить обязан, хоть и верю в тебя.

— В порядке меленка-то? — спросил Григорий.

— В порядке — на замке.

— Вон оно что.

— А ты, если желашь, то пойдешь в полеводческую бригаду. На носу уборка. Судя по лету да по стариковским прогнозам, гнилая осень ноне к нам сулится. Займись сушилкой. Какая будет нужна помощь, говори без стеснения. Только чтобы сухое зерно шло бесперебойно. Сырье сдавать накладно — больно большая скидка. Так что — каравай, каравай, кого любишь — выбирай. Понял, чем журавль колодец донял?

— Отчего ж не понять.

— А коль ясен вопрос, дак давай по кружке квасу выпьем — и по домам.

Макар Блин взял огромный ковш и, открыв крышку голбца, хотел спуститься в подпол за холодным квасом, но не успел — вбежала Доня.

— Ребята мельницу пустили! — закричала она с порога.

— Как пустили? — не понял Макар Блин.

— Открыли воду и пустили. Витька Черемуха, Шурик и Кито, то есть Вовка Мазеин.