Светлые поляны - [46]

В летние дни не было для Макара Блина приятнее звука, чем крик Кито, пронзительный тарзаний крик:

— Иу-го-го! Пошла малина-а-а-а! Пошла мали-на-а-а-а!

Кито кричал, конечно, по просьбе садовода, приглашая в сад все целаможное, значит мало-мальски способное к труду, население.

— Иу-го-го! Пошла малина-а-а-а! Пошла малина-а-а-а!

Для председателя этот крик был равнозначен возгласу «Вижу землю!» впередсмотрящего. После кораблекрушения и долгих дней океанского отчаяния вдруг: «Вижу землю!» Малина на районном базаре раскупалась нарасхват. И хоть Макар Блин ни разу не терпел кораблекрушения и вообще моря за свою жизнь в глаза не видел, но при вопле Кито «Пошла малина!» высовывался из окна правления, прикладывал ладонь козырьком к глазам, будто и на самом деле думал рассмотреть спасительный клочок суши. Ему хотелось выскочить, помчаться вслед за Кито по деревне и вот так, по-тарзаньи, громыхать: «Пошла малина-а-а-а!» Но он был председателем, головой колхоза, и не мог позволить себе такой мальчишеской роскоши, хотя один раз все-таки, в прошлом году, помог китовскому голосу: «Ио-го-го!», чем немало озадачил счетоводов и всех находившихся в этот час в правлении.

— Иу-го-го! Пошла малина-а-а-а! Малина пошла-а-а-а! — вопил в это веселое ведреное утро Кито.

Председатель встал из-за стола, подошел к счетоводу, как-то ловко и звучно, ни слова не говоря, перекинул несколько костяшек на счетах, одернул застиранную добела армейскую гимнастерку, распахнул настежь створки окна, выходящего на деревенскую улицу, и встал перед окном, торжественно и величаво. Потом вернулся к столу счетовода, перекинул еще несколько костяшек и, взяв счеты под мышку, сказал:

— Я — на передовую!

Передовой в этот день председатель считал сад, его малиновые делянки. И коль он сказал так, то все в правлении знали, что первая пестерюшка будет наполнена самим председателем. Не стеснялся голова пройти первый закос, встать к молотилке с первым снопом, провести на тракторе первую борозду, подобрать первое ведро картошки, срезать первый кочан капусты и даже вот так, словно малый или старушка, взять пестерюшку и набрать ее первой ягодой. Уполномоченные из района хмыкали: «Неавторитетно!», друзья-председатели пожимали плечами: «Зачем?» А черемховцы привыкли. Привыкли к тому, что их голова говорит вот так: «Я — на передовую» — и первым начинает крестьянскую работу, будь то рубка дров или сбор парниковых огурцов. Острословы чесали языки: «Наш голова по всем статьям — голова, а не продолжение шеи!»

— Я — на передовую! — И отправился вслед за коробом, доверху заполненным пестерюшками. Пестерьки для садовой ягоды ловко плел Григорий Васильев. Далось ему это дело в руки. Соковины заготовит и высушит их как надо, дранки нащиплет и так смастерит, что хоть наполняй ягодой да отправляй на большую выставку в столицу. В войну за садовой мелочью следил конюх Ажарнов, а после его смерти — так, кому не лень. И пришло «пестериное» хозяйство в упадок. Купил бы, да кто делает такие корзинки! Вот и обрадовался приходу Васильева председатель. «Пока суд да дело с твоим приемом в колхоз, вспомни-ка, Григорий» старину: ягода скоро пойдет, не в подол же бабам ее собирать». Засел Григорий в колхозной столярке за плетенушки и сегодня будто подгадал — пронесся Кито по деревне с тарзаньим криком, и как по мановению волшебной палочки вывез Васильев из столярки короб с корзинками. Председатель даже и проверять работу не стал — одного взгляда было достаточно: сделано на совесть. Лишь поинтересовался:

— Сколько?

— Восемьдесят шесть, — ответил Григорий. — В работе еще десятка полтора.

— Да нет, спрашиваю, сколько за работу надумал взять с нас?

— Сколько не жалко…

— Жалко у пчелки, — не остался в долгу Макар Блин, — а у нас — деньги.

— Что, прямо вот так, деньгами, и заплатите? — удивился Григорий.

— Прямо. А чего криво-то. Вот выручим от малины — и пожалуйста. Был бы ты колхозником, ждал бы отчетного собрания. Трудодни! А так, пришлый мастер: денежки!

Напрасно сказал последнее председатель. Помрачнел Григорий. Значит, не считают его колхозником. И хоть получить за работу сразу деньги в руку — большая удача, но не обрадовала она Григория: «Выходит, все-таки чужой я для них…»

Макар Блин и сам понял свою оплошность, заметив, как потемнел взгляд Васильева, затвердел голос и шаг, до этого легкий, свободный, стал каким-то сбивчивым, ломаным, словно внезапно столяр опьянел. Не думалось председателю, что обидится человек на предложенные живые денежки, а вышло так. И вывернуться-то из неловкого положения нет времени — вот впереди уже и малиновая деляна. Народ ждет. Сейчас налетят на пестерьки. Каждый десятый бесплатно можешь набрать себе. А какова малина зимой, всякому известно. И простуду выгоняет, и хворь снимает лучше всякого лекарства, и лепехи из нее — свадебный стол украшать.

Не придумал извинения за свою оплошку Макар Блин. Лишь пробормотал неопределенно:

— Ну ладно, время подойдет — посмотрим.

Григорий даже не понял, к нему ли относятся эти слова. Так налетели селяне на пестерьки, что председателю пришлось отступить от короба. Григорий через головы мальцов достал одну пестерюшку и протянул голове: