Светлые поляны - [47]

— Последняя.

— Будет первой, — весело, с мальчишеским вызовом сказал Макар Блин и так пошел по малинному рядку, что старушки из садовой бригады рты от удивления пораскрывали. Пестерек прицепил на ремень, ягоду брал двумя руками, сноровисто и мягко — малина ведь не должна ложиться мятой, сок из нее пойдет тогда.

Не прошло и получаса, как наполнилась корзина председателя. Да какой ягодой — чистой, спелой, ягодка к ягодке. Первым поставил Макар Дмитриевич кузовок на устроенную в тенек телегу. Полюбовался, позволил себе спробовать несколько ягод, прищелкнул языком — хор-р-роша! — покурил, снова обошел телегу, словно шофер, проверяя машину, постучал деревянным протезом по ободьям колес, осмотрел тяжи, оглобельные завертки. Еще раз засмолил «козью ножку». Начал думать, как же дальше быть с малиной. Киоск колхозный в райцентре в полном порядке — сам вчера проверил. Ключ от него в кармане. Только ставень деревянный открой да весы поставь. И кульки успевай крутить. Место людное — самый центр села. Но кого же нарядить в продавцы? Раньше частенько просил Марь-Васишну. Есть у нее склонность к торговым делам. Все равно со своим товаром таскается на лотки, пускай попутно и колхозное продает. И трудодни начислял. Не отрывать же колхозника на киоск в летнюю пору. И не каждый согласится — с деньгами управляться тоже надо сноровку иметь. А у Марь-Васишны этой сноровки хоть отбавляй. Такую цену завернет за кружку варенца, что хоть стой, хоть падай, хоть карманы подчистую выгребай. Скорей домой унесет, чем копейку сбавит. Правда, на колхозную снедь, забрасываемую в киоск, цены устанавливало правление, и Сиренчиковой ничего не оставалось делать, как соблюдать их. Колхозным товаром Марь-Васишна торговала исправно. Ни в чем таком замечена не была. Выручку, всю до копейки, приносила в кассу. Тут председатель к ней претензий не имел. Да и ревизионная колхозная комиссия ни разу не обнаружила нарушения. Но вот поди ж ты — провели селяне над Сиренчиковой «суд памяти», и словно в воздухе повис человек. Народ с ней не здоровается. Во вред никто ничего не делает ни дому, ни семье, но будто отчужденный стоит сиренчиковский крестовик посередь деревни, высокомерно-крепкий, насмешливый, но одинокий. Даже денег просить взаймы сейчас не заходят. До «суда памяти» еще как-то мирился Макар Блин с назначением Марь-Васишны в продавщицы: каждый знает, как нужны в летнюю да осеннюю страдную пору рабочие руки. А ее все равно на другое дело и пряником не заманишь. Мирился скрепя сердце. Но «суд памяти» поставил точку. «В работе колхозной я вам, Марья Васильевна, не отказываю, милости прошу, — заявил председатель, — но в продавцы не наряжу, обижайтесь, не обижайтесь. Киоск наш в райцентре я рассматриваю не как торговое предприятие, вернее — не только как торговый пункт реализации продуктов сада и огорода, а как… постпредство нашего колхоза. Колхоза «Страна Советов»!»

Словом «постпредство» Макар Дмитриевич озадачил и Марь-Васишну, и правленцев, в присутствии которых происходил этот разговор. И чтобы было понятно, пояснил: «Постпредство — это постоянное представительство. Марка!» Чем еще более смутил торговку и правленцев — киоск по продаже овощей, фруктов, ягод — и вдруг «постпредство»! Правда, колхозное, но все-таки слово-то какое незнакомое и, наверное, важное, коль употребляет его председатель, чтобы выразить суть разговора.

«Да неужто, Макар Дмитрич, я из доверия вышла? Копейки колхозной не взяла». — «Этого не было, напраслину возводить не стану». — «Да че ж не нарядишь в продавщицы?» — «Я же точно сказал, Марья Васильевна, — киоск не столько торговая точка, сколько постпредство «Страны Советов»!» — «Знать, кого-то приглядел из родичей?» — кольнула Марь-Васишна. «Приглядел. Родичи — вся деревня. Один родней другого».

Сказав о «родичах», председатель не покривил душой: действительно, всю деревню он считал в родственной связи с собой. Мало какое событие — рождение ребенка, свадьба, похороны — обходились без Макара Дмитриевича. Хоть трижды недосуг — на минуту забежит, поздравит, коль человек родился, или помолчит, если умер. А вот, заявив, что «приглядел» продавца в «постпредство», чуток преувеличил. Не было у него на заметке в ту минуту «родича». Приближалось большое деревенское дело — силосование кормов, и каждые руки председатель уже заранее распределил: кто на косьбу, кто на возку, кто на резку… Не велика ведь деревня: сорок ворот. Если вычесть старичков да старушек, которых не применишь на тяжелом силосе, да прибавить крепконьких мальцов, убавить доярок, свинарок, которых не оторвешь от фермы — вот оно и выйдет десятка четыре. А силосование — работа спешная. Следом стучится сенокос. И не растянешь — из перестоявшей травы силос не получится. Захватить траву надо в самый сок.

Думал-гадал председатель о представителе «постпредства», да так ничего путного и не придумал. Грамота требуется к деньгам. Катерину Шамину? Справится, но резковата на язык. Иногда такое завернет, что хоть уши ватой затыкай. А в райцентре интеллигенция малинку покупать приходит. Что могут подумать о колхозе «Страна Советов»! На киоске ведь и табличка висит с названием хозяйства. У Настены Петровой грамоты маловато — всего один класс. Хотя Настена считает, что четыре, и так всем говорит: «Я не виновата, что учитель из первого не переводил четыре года». Всех перебрал Макар Блин, да так и не нашел подходящего человека. Но вот сейчас, в саду, на малиновой делянке, решение пришло неожиданно. Быстрое и на первый взгляд как будто нелепое: Григорий Васильев! Да, Григорий Васильев. И грамотен и оборотист. Правда, не член колхоза, так это даже лучше — на работу его не нарядишь как колхозника. А тут почему бы не воспользоваться. Есть возможность опять же и проверить его, прежде чем принимать в колхоз. Хоть и рискованно для проверки ставить кошку сторожить сметану, но почему бы не попробовать. Вернулся человек с добрыми мыслями, по-доброму и показать себя сможет. А украсть везде можно, не только в киоске, где ты на виду, — и райцентр знает о твоих военных «художествах», когда он хитрил-мудрил, пытаясь уйти от военной страды. Вот еще одно испытание — выдержит, будет и колхозником. А так чего смешить народ — примем, а он, как волк, снова в лес. Тут же, мгновенно, Макар Блин и помощника Васильеву определил — Витьку Черемуху. Почему именно его, он и сам, пожалуй, не смог бы ответить. Просто решилось в сознании четко и определенно — Виктора Черемуху. И точка. В душе Виктором назвал мальца, большим именем, чему сам тоже удивился.