Светлые поляны - [45]
Как только жених со свитой исчез в доме, с цепями появился Переверть-Клейтонов. Деловито и накрепко сковал друг с другом ходки, положив ключ в дальний карман, закурил, поджидая возвращения процессии, чтобы сейчас, в свою очередь, потребовать «выкуп» и за молодца-жениха.
Таковы были законы свадебной игры. Зимой ковали кошовы, а летом — ходки. Если тысяцкий хитрил и арендовал в «центровской» автороте автобус, то снимали трамблер.
А свадьба шла своим чередом. «Выкупали блины», бросали на «сор». Съездили и по полной форме получили свидетельства в загсе, расписались в сельсоветской книге, пели и плясали под современные пластинки.
Все закончилось столованьем в доме жениха. Это был и дом невесты. Катерина порой тайком подсказывала следившим за столом хозяйкам, где что лежит, но условия игры были приняты и соблюдались неукоснительно.
Вечером, на столованье, начиналось «пропевание». Небольшой хор старушек под началом Марфы Демьяновны пел старинные песни в честь невесты, жениха, их родителей, тысяцкого, дружков и подружек.
Витька, забравшись на печку, видел весь стол. Он не мог расслышать слов «пропевания», но по влажным блестящим глазам сидящих чувствовал, что в песнях идет разговор о тяжкой прежней доле молодых. Люди плакали не только от воспоминаний, но и от сравнения: ведь до этого дня вся жизнь Катерины и Кондрата была как на ладони, трудная, но согласная жизнь. И годы прошли не масленые, войну перевоевали, а выстояли, потому как сильными оказались и душой и телом. Думала ли Катерина, затевая свою необычную свадьбу, что она будет открытым уроком и для молодых; приходите, смотрите, как мы любовь свою несем, если есть охота, учитесь, а коль чем недовольны, то и подскажите.
Душевным было «пропевание», но уж очень грустным — ведь слова шли из далеких времен. Витька слушал щемящие голоса старушек, но внутренне не соглашался с их приговорами. Может, раньше так и было, что женитьба, что солдатчина, но сейчас ведь другое время, и жаль, что какой-нибудь умный поэт не взялся и не придумал новых, современных слов для «пропевания». Витька подманил на печь, огромную русскую печь, друзей — Шурика, Кито, Доню, пошептался с ними, те согласно закивали головами, но, прицыкнутые Иваном Мазеиным — при «пропевании» говорить не полагалось, — затихли.
Потом по обычаю Кондрат швырнул в потолок яичницу. Швырнул так мастерски, что яичница, разлетевшись, никого не запачкала. После этого кто-то закричал «Горько!».
Кондрат с Катериной поцеловались. Все словно этого и ждали, дружно навалились на стаканы, на закуски, заговорили враз, перебивая и не слушая друг друга.
Но вдруг с печки, из-за гусиных пестерей, донеслось:
Пели Витька, Шурик, Кито и Доня. Им было неудобно стоять на печи в полный рост, приходилось немного приклонять головы, но песня звучала громко. Не зря Ефросинья Петровна, не бывшая большим специалистом в музыке, оценки по уроку пения выставляла так: зазвенят оконные стекла от песни «Гулял по Уралу Чапаев-герой», всем по пятерке. И за все годы во всех клеточках классного журнала стояли красивые пятерки.
Все были ошеломлены. Вилки с нанизанными малосольными грибками так и замерли на полпути. Вот те раз, хор печной появился! По-новому, по-современному, решили «пропеть» невесту с женихом. Или самовольничают? А может, это новая завертушка Катерины, может, так и было задумано?
Иван Мазеин на всякий случай начал снимать широкий армейский ремень и пододвинулся к запечным певцам. Но Кондрат остановил его, подхватив пение ребят:
Словно дирижер взмахнула рукой Катерина, и все застолье грохнуло:
После песни Катерина со смехом сказала:
— Ну, Шаляпины, придется и с вами лепехами расплачиваться.
Старушек-пропевальщиц в знак особой благодарности одаривали самыми вкусными и красивыми лепехами: маковыми, черносмородиновыми, яблочными.
— Слезайте-ка, да быстро за стол в горенке! — скомандовала Катерина.
Ребята мигом свились с печи и уселись в горенке, за самый красивый и почетный, лепешный стол, за которым уже сидели старушки, последние хранители вымирающего народного обычая — «пропевания», молчаливые и неприступные в своем величии.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В саду пошла малина…
В Черемховке не говорили — поспела малина, а вот именно так — пошла. Словно она, эта малина, была не ягодой, а дождем. Да если разобраться, так и правильней — малина созревает медленно, твердые ягоды наливаются соком почти незаметно и потом враз, после ночной теплыни, мягчают, «доходят». Еще вчера ягоды были похожи на крепкие зеленовато-бурые орешки, а наутро глазам не веришь — красной сыпью взялись делянки. Будто и в самом деле ночью сказочный малиновый дождь прошел. И тут не робей, не теряйся. Малина ждать не любит: день-другой — и опадет. Даже в пестерюшках ее не подержишь на складе. Собрал — и вези в райцентр на лошади или в недалекий город на машине на продажу. Не то соком изойдет. Когда идет малина, скликается в сад и стар и млад. Живые деньги ой как нужны колхозной кассе: от гвоздя до тяжеловоза Гранита — все продается колхозу за живую денежку. А летом где ее, денежку, добудешь, как не в саду да в колхозном огороде?! Хлеб по госпоставкам сдается по осени, тогда же и скот на шадринскую бойню увозится, картофель на местный, райцентровский, спиртозавод… С колхозниками по трудодням расчет зимой после отчетного выводит бухгалтерская рука цифры в ведомости. Колхозник не машина и не телега, он может и подождать расчета. А вот машине купи карданный вал, коль старый сломался, телеге — обод и колесной мази. И за все плати, плати, председатель. Чем? А чем хочешь. Точнее — живой денежкой. А где ее взять? Да где хочешь — только плати. Иначе не получишь ни кардана, ни колесной мази. А, соответственно, и бухгалтерская рука дрогнет, выводя после отчетного циферки причитающегося заработка за весь год…
