Светлые поляны - [37]

— По-человечески, Макарушка, — ответила Катерина.

Они допили вино. Астахов взял в руки двухрядку, завел грустную мелодию все о том же маленьком синем платочке. Было много хороших песен, и с ними были прожиты трудные военные годы, но эта запомнилась больше всех: она звучала на гулянках, на клубных концертах местных артистов, просто на улице, она стала уже не песней, а чем-то живым, одушевленным, стоявшим рядом и в тяжелую минуту, и в веселый час. От этой песни набегала слеза, совсем не жалостливая, не безысходно-горькая, а сильная слеза, полная веры и надежды на светлый завтрашний день.

Не пел только Макар Блин. Он стоял у окна, смотрел, как по-летнему незаметно вечер переливается в ночь: теряют четкую линию неприхотливые, во всем согласные со здешней суровой природой тополя, расплываются, будто нарисованные нестойкой краской из крушины, палисадники, дома приобретают задумчивость, замирают и звуки, уступая место ночной тишине, нарушаемой лишь вскриками лугового коростеля-коробейника, неизвестно кого зазывающего на свой хлебный товар: «Кор-р-рки три», «кор-р-рки три…»

— А знаете, о чем я сейчас подумал, — начал председатель, когда песня о синем платочке закончилась и звук гармони ушел в близкие луга, будто хотел посмотреть — что это там продает коростель, — а знаете… подумал я о том, что земля наша — светла. Светла от любви…

— От чего? — натянула на губу смешинку Катерина. Во как председатель заговорил — про любовь! Никогда прежде такого не случалось.

— Не перебивай, Катюша, не перебивай. От любви человеческой свет идет… И земля не может быть темной, когда светлый человек на ней живет. И не просто живет — хлеб жует, а управляется. Жить можно и так — переводить овес в навоз. Только от такого житья свету немного прольется на ближних, на землю, стало быть. Дай бог, себе на куриный шаг под ногами высветить, чтобы не запнуться. А я говорю о светлых людях. Много их в нашей стороне? Не знаю. Но коль земля светлая — значит, есть. Впрочем, это отступление, навеянное твоим вопросом, Катя.

Помолчали. Коростель сейчас не так настойчиво предлагал свои «кор-р-рки три», будто запродал и спокойно торговался.

— Дак, говоришь, решили с Кондратом свадьбу сыграть?

— Ну! — обрадовалась Катерина — вышел председатель из «отступления». Вспомнил, с каким делом пришли к нему два колхозника.

— Пришли обговорить.

— Пиво-то готовишь? — спросил Макар Блин. — Варю.

— Не забудь через соломку пропустить, чтобы цвет у него был золотистый.

— Обязательно.

— Лошадей-то сколько выделить в запряжку?

— Сколько не жалко.

— А может, машину?

— Нет, на лошадях свадьба красивше.

— И я так думаю, — согласился председатель.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Дива дивные начали твориться в черемховском саду. Макар Блин не верил в чудеса, а тут пришлось. «Старею, однако, — с грустью думал председатель, — коль диковина разная начинает посередь белого дня застить глаза и ум».

И в самом деле с садом творилось что-то необыкновенное. Астахов садовую бригаду, состоявшую в основном из старушек да пожилых женщин, услал в колхозный огород к капусте, моркови и помидорам. А о саде заявил: «Справлюсь!» Это с поливкой-то ста корней яблонь? Это с прополкой междурядий? Это со сбором ягод? С разными другими мелкими работами справится один человек? Да если бы так заявил не офицер-фронтовик, а какой другой человек, отправил бы его председатель фольклором к дальним родственникам, чтобы не чудил и не самовольничал. С сада идет главный летний доход, не считая, конечно, молочнотоварной фермы. Опадет, уйдет ягода в землю — щелкай ровно волк зимой на бухгалтерских щелкушках да стой у заведующего Госбанком в поклоне, чтобы ссуду определил. А так, худо-бедно, удается сводить концы с концами, не занимая денег, наличными, потому как ягоду черемховскую и на центровском базаре, и в недальних городках хорошо знают. «Справлюсь, — повторил Астахов и тихонько, только для председателя, добавил: — Потом объясню, а сейчас не пытай, не имею прав на разглашение тайны». Только и оставалось развести руками перед садоводом. Забыл на время Макар Блин об этом разговоре, много срочных дел накатилось: силосные ямы готовь, с прополкой не медли, сенокос не останавливай, справки для района составляй аккуратно, веточный корм для овец да баранчиков режь, пока тальник и береза в полном соку, мартыновскую золовку помири с соседкой — петухом их, видишь ли, разодрало, склевал он парниковые огурцы. А когда припомнил, то подвернул к саду. Посмотрел — глазам не поверил: защитная полоса подновлена, яблони политы, малина обобрана, хмель ухожен, озерко с запущенным мальком карпа очищено от ряски и кочек — плывунов, междурядья проборонованы — все в полном порядке. Правда, не по всему саду Астахов провел председателя. Но ведь всего и за час не обойдешь. Подивился Макар Блин, спросил про тайну, о которой заикнулся тогда в правлении офицер. «Время еще не приспело», — отошел Астахов. Макар Блин и не стал настаивать: сад ухожен — и порядок. Но, уходя, все ж не утерпел:

— Один, что ли, обробил?

Астахов ответил хитро, завертушкой, словно научился у него, председателя: