Светлые поляны - [35]

«В этой половине и летом можно тараканничать», — шутил Макар Блин, навещая по вечерам Астахова.

Пришел Макар Блин и сегодня. Нравился ему некрутой, рассудительный характер постояльца. Было в нем что-то от старика, прошедшего долгую, основательную жизнь. Может, это шло от фронта, где со смертью приходилось есть из одного котелка, спать под одной шинелью, разговаривать по-простецки, на «ты».

Календарь показывал субботу. День считался банным. И обычая этого не могла изменить ни погода, ни нужда, ни самая срочная работа — посевная или там уборочная, ни даже война.

Ушел Астахов в баню, а хозяин принялся тесто наминать. Задергушки предварительно задернул — не приведи бог, увидит какая деревенская остроглазка и пойдет насмешничать: «Голова сам, девки-матушки, тесто месит!» Им ведь, цыпам-дрыпам-симпампоням, только дай повод понасмешничать. И так вон Катерина Шамина на одном важном собрании, посвященном посевной, сказанула при областном уполномоченном: «Макар, я тебе в Курослепке невесту высватала. Не баба, а комбайн! И косит, и молотит, и солому в копны вьет».

Ловко лепил пельмешки председатель. К приходу Астахова их стояло на столе уже два сита. Под таганкой пела веселым огнем сосновая щепа.

— Вот скажи мне, дорогой человек, — начал Макар Блин, когда они выпили по рюмашке и основательно закусили запашистыми грибными пельмешками, — как ты смотришь на вопрос… на вопрос нашего долга неоплатного?

— Не совсем понимаю, — сказал Астахов.

— Вот перед матерью мы в долгу за то, что родила. Перед Родиной — за то, что взрастила, в человеческое обличье вырядила. А вот перед землей? Как ты думаешь, есть у нее свой счет к нам? Нет, ты погоди, не отвечай, я сначала все вопросы поставлю на вид. Как ты смотришь насчет обмана?

Астахов забеспокоился: не прослышал ли председатель о той обманке, которую учудили они с ребятами? Но по тону и настрою в голосе понял — вообще ведет разговор Макар Блин.

— Как ты смотришь насчет обмана нами земли? — повторил Макар Блин. — Вот мы думаем, что бессловесная она, земля-то. А она хоть и молчит, но о своем думат. И думы эти надобно слышать и понимать. Вот войду я в Смородинный колок — памятью о погибших земельная дума заполнится. И разговор такой слышу: «Живой ты, Макар, дак живи и мысли, как меня вечной сделать. Кровиночки-то людские не высыхают, не испаряются под жарким солнцем, все они во мне собираются да хранятся. И счет я им веду. Отвоевались робятушки, отгрохали пушками, кто в меня лег, а кто и поверх с плужком да боронкой ходит. И помни, помни, Макар, — это земля-то мне, Никитич, говорит — цену мою неисчислимую никакими цифрами. Нету мне конечной цены ни в бумажках, ни в золоте…»

— Я когда Ивана Черемуху похоронил, то впервой заплакал, — сказал Астахов, — если, конечно, не считать детских слез. И землю, на которой он погиб, его сыну привез. Если я, Макар Дмитрич, не доживу до осени, то ты попомни — к корешку каждой березки положи по горстке земли. Принародно положи. Чтобы дети видели и помнили…

— Ну, Семен Никитич, зря заторопился за горизонту.

— Зря не зря, а чувствую перебои в своем моторе. Вообще-то, доживу, чего там, просто я на всякий случай…

— Мы еще увидим, как зашумит Смородинный! Нет у меня личных детей, так судьбе было угодно распорядиться, — задумчиво проговорил Макар Блин. — Но поверь, не ради красного словца говорю: все они мне роднее родных стали, и те, что по нашей деревне пятками пыль вьют, и те, что в детдоме под горн упражнения делают.

Тут Макар Блин взглянул в окно и даже присвистнул: в ворота торжественно, будто жених с невестой в свадебном шествии, входили Катерина Шамина и Кондрат.

— Не зря ложка со стола к гостям падала, — сказал Макар Блин, торопясь спрятать оставшееся тесто.

Раздался стук в дверь, чему Макар Блин тоже несказанно удивился.

— Катюха, ты никак в городе переняла такую привычку — стукотить в двери?

Макар хотел и пельмени было спрятать — у Катерины не язык, а помело — назавтра будет известно, что председатель сам пельмени стряпал, и пойдет смешок крутиться, будто поземка в ветреный зимний день. Но не успел, так и встретил Шаминых на пороге, с тарелкой в руках.

— Грибные? — определила по запаху Катерина.

— А то мясные!

— Не в голодный год живем, мог бы и выписать со склада килограмм, фронтовика попотчевать, — заявила Катерина.

— Выпиши себе, завтра от вас отбою не будет.

— А ты так хозяйством руководи, чтобы все сыты были. А то лесное-то мясцо хорошо в охотку, вилы в руки после него не возьмешь.

— Это верно, — согласился Макар Блин. — Проходите в передний угол, за стол садитесь, коль не пенять пришли.

— Ссориться нам с тобой, Макарушка, нет причины. Из одного амбара хлеб едим, из одного колодца воду пьем. Так что делить нам нечего, — сказала Катерина, подставляя стулья к столу.

Макар Блин сварил свежие пельмени, наполнил рюмки. Поднимая рюмашку, Катерина произнесла:

— От скупого да во-первых!

Да, невесел был он на выпивку — главный человек в колхозе. В первый раз угостил Катерину в своем доме. Вот, шамела, другая бы и не заметила, а у этой все на учете. Решил не оставаться в долгу.

— Не помрем, дак живы будем, не допьем, дак продадим.