Свет утренней звезды - [118]

Высокая каменная чаша, стоящая в центре святилища, сегодня не казалась мне чем-то особенным. Усыпанная по кругу, как гравием, черными гладкими камнями, она выглядела зловеще и мрачно.

Ртутная поверхность чаши всколыхнулась, пошла зыбью и над ней стало подниматься изменчивое лицо Шаа.

— Желаешь знать свое будущее, Солнцеликий? — вязко зашевелились губы Шаа, и жуткие леденящие душу глаза уставились своим немигающим взглядом сквозь меня.

— Нет, — зло выдохнул в его застывшее лицо-маску. — Ты обманул меня, Шаа.

— Шаа никогда не лжет, — прошептал прорицатель, и стократное эхо его голоса посыпалось на мою голову, как камнепад.

— Я и так отдал бы своему сыну все, что у меня есть, — вцепился руками в каменное основание, сжав его с такой силой, что по серому граниту поползла мелкая сетка трещин.

— Ты признаешь, что отдал бы власть над Тэоном своему сыну. Так в чем же ты увидел ложь, Солнцеликий? — бесцветно проронил Шаа. — Я сказал то, что увидел. Ты увидел то, что захотел.

Я молчал. Мне нечего было сказать. В пору было биться головой об эту самую каменную чашу. Я не всесильный правитель, я не всемогущий бог, я — глупый неразумный мальчишка, наделавший столько ошибок, разрушивший свою жизнь собственными руками.

— Хочешь ли ты знать свое будущее, Солнцеликий? — вкрадчивый тихий голос уговаривал меня, как в тот день.

— Хочу, — усмехнулся я, снимая рубаху и вытягивая из-за пояса корду.

— Твой выбор, — лицо Шаа плавно улеглось на дно чаши, и он торжественно произнес: — Возьми камень, Ярл.

Перерезав кордой вену на руке, я наклонился и стал рисовать своей кровью вокруг чаши пантагреон, замыкая все силовые потоки на себе. Это была безумная идея, и я не был уверен, что у меня что-то получится, но это был единственный шанс вернуть себе мою утерянную утреннюю звезду.

— Твой выбор, Ярл, — монотонно зазвучал нетерпеливый голос Шаа.

Завершив все расчеты символом бесконечности, я вытянул из кармана эктраль и бросил ее в чашу. Лицо прорицателя подернулось судорожной волной, и исказившийся до неузнаваемости голос растянуто пробасил:

— Что ты сделал, Солнцеликий!?

— Я сделал выбор, — спокойно ответил я.

— Не-е-е-э-эт! — жуткая какофония звуков обрушилась на меня, оглушая то низкими, то высокими частотами.

Серый гранит прорезали уродливые трещины, стены храма содрогнулись, и песок под моими ногами стал ускользать в расползающиеся линии пантагреона. Поднявшийся ураган сорвал со стен кладку, поднял песок и камни, закрутив во вращающуюся воронку. Смерч стал расширяться, втягивая в себя все больше и больше предметов, занимая новое пространство, сметая все на своем пути, а я стоял в эпицентре и безразлично смотрел на творящийся вокруг меня хаос. Я ждал, когда воронка втянет в себя весь этот поганый мир, вместе со мной и ненавистным Шаа. Земля, наконец, разверзлась под моими ногами и следующий по заданной мною программе сотворяющий камень разорвал спираль времени. Линии пространства исказились, втягивая меня в бушующий коловорот, швыряя и сплющивая, но прежде чем эктраль успевала сделать виток, повернув назад временную грань, я вырезал кордой на своей груди знак Ашш, не позволяющий стереть из моей памяти ту, ради которой я все это затеял.

* * *

Моя безрассудная идея повернуть время вспять увенчалась успехом. Очутившись в своей комнате, я не сразу понял, что происходит, когда вошла сестра, и с улыбкой потрепав меня по голове, ласково пожурила:

— Ярл, ты опять разбросал все свои игрушки? Пожалей Фэа. Ну ка, давай, быстренько все убери.

Это было и удивительно, и дико — ощущать себя тридцатилетним мужчиной в теле двенадцатилетнего мальчика. А поскольку я еще не осознал, что вернулся в прошлое за день до произошедшей трагедии, я порывисто обняв сестру, произнес:

— Рэйдэль, я так тебя люблю.

— Я тебя тоже люблю, Ярл! — сестра, растерянно улыбаясь, поцеловала меня в макушку, и дотронулась губами до лба, видимо проверяя, нет ли у меня жара. Еще бы, я никогда ей об этом не говорил. Обе сестры старше меня почти вдвое, и поскольку в их обязанности входило нянчиться со мной, и не давать проказничать, то и Рэйдэль, и Вэйлен доставалось от меня по полной, больше всех. В их гардеробах частенько находили фениксов, которые пытаясь выбраться, прожигали дыры почти во всех платьях, ночью из-под кровати иногда выползали жабы-говоруны, поющие ночные серенады, а в их тарелки мне нравилось бросать маленьких фэйри-драконов, которые слопав все содержимое, выпускали тоненькую струйку газа, вызывающего безудержный смех, и пока сестрицы вдохнув магические пары, смеялись до слез, я, довольный своей выходкой потешался над ними.

— Рэйдэль, где отец? — я вдруг понял, что момент, когда дяди собираются с ним расправиться, еще не наступил, и у меня есть возможность предотвратить гибель моей семьи.

— У него заседание коннэров. Тебе туда нельзя! — летели мне вдогонку слова Рэйдэль, но я, уже не обращая внимания, мчался что было духу в Зал Вечности, сбивая с ног всех, кто попадался мне на пути.

До сих пор не могу забыть выражения лиц коннэров, когда я рассказывал отцу про заговор, эктраль, пантагреон, эсфиру, и про временную спираль. Они смотрели на меня, раскрыв от удивления рты. Я рисовал формулы и использовал заклинания, которые были неподвластны даже взрослым умудреным магам, ну откуда им было знать, что в моем сознании остался Ярл, прошедший нелегкий путь и проживший долгую жизнь.