Свет на вулкане - [11]

Деревянный мостик через ручей как бы светился в сумерках. У перил виднелась чья-то невысокая фигура, вздыхал огонек папироски.

— Не скажете, далеко еще до общежития? — на всякий случай спросила Ирина у огонька и испугалась, потому что только сейчас увидела, что это — мальчик.

— Иди прямо, увидишь — конь белый пасется, вертай налево, а после вверх на сопку…

— Где я тебя видела? — спросила Ирина и тут же вспомнила.

— Я тебя тоже. Днем к мамке моей приходили кровати отбирать.

— Правильно. Что ж ты тут куришь?

— Остываю, — странно ответил мальчик, перегибая через перила нечесаную белокурую голову.

— Тебя как зовут?

— Васькой. А тебя?

— Ириной… Вася, кстати, послушай, у тебя найдется еще одна папироска?

Мальчик нехотя вынул из кармана расстегнутой телогрейки мятую пачку, протянул:

— Только с отдачей.

— Хорошо, — согласилась Ирина, ухватив пальцами папироску-гвоздик. — Спички давай!

Васька чиркнул спичкой о коробок, поднес огонь, чуть не опалив Ирине подбородок. Закурили.

— А вот скажи, — проговорил Васька, снова перегибая голову через перила, — если окурок вниз кинуть — куда поплывет?

— По течению ручья, в бухту, в океан.

— А ну кинь! — сказал Васька. — Я тебе другой дам.

Ирина послушно бросила папироску через перила в воду. Окурок развернулся и светящейся лодочкой неожиданно поплыл вверх по течению.

— Ни хрена не знаешь! — со злорадством сказал Васька. — Вся вода обратно повернулась, с океана прилив идет!

— Ну конечно! Я просто забыла.

— Ладно врать! Скажи уж: не знала. Я тоже не знал. У нас в Глинке такого нет.

— Где это?

— Отсюда не увидишь! В Брянской области. Ну ладно… Ты иди. А я еще постою.

И она послушно пошла дальше, чувствуя, что за спиной остался мужчина, чуть ли не земляк, отчего пустынная дорога на ночном острове показалась не такой уж долгой. На повороте дороги к сопке пасся белый конь.

…Войдя в комнату, Ирина увидела, что Майка уже спит, а на столе лежат два бутерброда с плавленым сыром.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Кто-то протопал по коридору, нахально водя палкой по дверям, как по забору:

— Студентки! Вставайте к семи на завод! Аванс получать! Вставайте!..

Барак разом проснулся и загудел. Аванс — это было очень кстати: проездные кончились еще в пароходской столовой. В шесть тридцать утреннее безмолвие острова вспугнула скатывающаяся с сопки толпа студенток.

Зловещие, похожие на воронов, черно-синие птицы с хищными клювами боком взлетали с крутых травянистых полянок. Трава казалась непривычно желтоватой и редкой. Мая пригнулась, выдернула у обочины тугую травинку. Это была настоящая удочка, только маленькая, для лилипутиков-рыболовов. Жалко, Ирина еще спит, ей бы показать карликовый бамбук!

Внизу сиренево посверкивала рассветная бухта. Сейнера втягивались в ее горловину черной цепочкой, возвращались с океана к пирсу.

Неповторимая свежесть и новизна утра, казалось, требовали ответа. И тотчас кто-то запел.

Это была одна из тысяч самодельных студенческих песен. Мая не очень любила ее. И вообще ей всегда было стыдно петь на людях всякие высокие слова, она чувствовала, что почему-то краснеет. И сейчас она невольно оглянулась. Но все шли одной толпой по дороге к заводу и с воодушевлением подхватывали:

Мы с тобою народ не гордый,

Нам бы только принять участье

И на Зюйде

И на Норде

В борьбе за счастье!

Мая вдруг с особой силой вспомнила, что она тоже уже студентка и вместе со всеми шагает по необыкновенному острову в Тихом океане, где под ногами растет бамбук… И неважно, что уже тошнотворно запахло рыбой, заводом. В конце концов, все это интересно! Кто это сказал? Ильченко это сказал. Вчера еще на пароходе. Молодец Ильченко!

Они ввалились в проходную завода, галдящей толпой заполнили узкий заводской двор.

…За час произошло множество событий. Им выдали аванс, отпустили позавтракать в столовую, потом разделили на две группы: одна пошла в цех резки рыбы, другая — в цех укладки.

Мая попала в цех укладки, и ей сразу понравилось, что еще на дворе у входа была квадратная лужа с остро пахнущей белой водой, в которой плавала деревянная решетка-настил. Каждый, кто входил в цех, неминуемо ступал на эту решетку и таким образом дезинфицировал подошвы хлористой известью.

Дальше тянулся длинный ряд умывальников в коридоре и раздевалка, где выдавали халаты и косынки. Мая вымыла руки, получила застиранный, но чистый белый халат, надела косынку перед мутноватым зеркалом и вошла в цех.

Во всю длину влажного цеха с шумом двигались конвейеры. Пахло рыбой и мокрой солью. Множество одинаковых работниц — все в белых халатах и косынках — набивали пустые консервные банки кусочками сайры, плывущими на лентах конвейера из цеха резки.

Мае понравилось, что и она встала здесь в халате и косынке, что и у нее есть свой столик с весами и что работа оказалась очень простой.

Полная, доброжелательная женщина — наверно, начальник цеха — рассказала все, что надо делать:

— Сайра — одна из самых драгоценных рыб мирового океана, так как содержит много калорий и обладает нежным вкусом. Пользуется большим спросом на внутреннем и мировом рынках. Японцы ловят ее давно. А мы — только несколько лет. В чем состоит обязанность работницы? Надо набить консервную баночку кусками сайры так, чтобы она стала равна по весу запаянной контрольной баночке на весах. Пятнадцать готовых баночек надо поставить на четырехугольный оцинкованный поднос с бортиками — лоток и отнести в конец конвейера на стол ОТК, откуда баночки пойдут в печь на бланшировку. Работа сдельная. За смену нужно сдать ОТК минимальную норму — тридцать три лотка, по пятнадцать баночек в каждом… Когда конвейер бесперебойно подает сырье, — сказала начальник цеха, — многие опытные работницы дают в два или два с половиной раза больше нормы и зарабатывают до шестисот рублей в месяц.