Свет грядущих дней - [103]

.

В ситуации такого постоянного театрализованного представления Владка и члены Еврейского комитета спасения сплотились в настоящую семью. Многие поляки помогали им, не за деньги, а в силу христианской морали, антинацистских убеждений и сострадания: они брали евреев на работу, предоставляли им убежища, места для встреч, продовольствие, оформляли на себя банковские счета и свидетельствовали в пользу их нееврейского происхождения. Участникам Сопротивления приходилось усыплять бдительность хозяев жилья, подозрительно относившихся к гостям своих постояльцев; они искали квартиры, где можно было прятать документы под половицами и устраивать потайные сейфы для денег. В одной из таких квартир перед входной дверью два гвоздя были вбиты не до конца и представляли собой нечто вроде секретного дверного звонка: на них клалась монетка, служившая приманкой вторгшемуся и предупреждением жильцам. Квартира, которую снимали Инка с Марысей, стала главной явкой. Под каждой половицей, в каждом тайном закоулке здесь хранились документы и деньги. Патефон заглушал все звуки, водка якобы потреблялась в больших количествах, и соседи были уверены, что девушки – проститутки, принимающие беспрерывные потоки мужчин в своей мелине[704].

Другим центром активности стала мелина Цивьи. Внешность Цивьи была слишком семитской, чтобы девушка могла выходить на улицу. После нескольких лет суровой, на грани жизни и смерти деятельности у Цивьи теперь было полно времени. Жить в укрытии означало жить взаперти с людьми, которых ты сама, вероятно, не выбрала бы себе в соседи и которые тебе даже не нравились. Внешний мир «фильтровался теперь через других», и каждый стук в дверь заставлял в панике бросаться в укрытие[705]. Антек принес ей много детективных романов, чтобы скрасить затворничество[706], но ее чувство вины и депрессия усугублялись. Чтобы отвлечься, она с одержимостью занималась домашней работой и писанием писем – ей отчаянно хотелось поделиться своими советами. Видевшая смертельную жатву в Варшаве, Цивья упрашивала бендзинскую группу прекратить борьбу и бежать; она умоляла Ривку Гланц уйти в партизаны. Но в то же время сама отказывалась бросить своих соратников и оставалась в Варшаве.

Цивья начала работать в «Жеготе», став для организации главным «администратором», ответственным за распределение денег и фальшивых документов. Она вела переписку, контролировала бюджет и снова посылала «девочек Цивьи» на задания: устанавливать связи, собирать информацию и защищать евреев. Посылала она их и на поиски бойцов, попавших в беду, а также иногда – таинственно исчезнувших связных.

Глава 21 Кровавый цветок

Реня

Июль 1943 года

Бендзинский ŻOB прислушался к призывам Цивьи и разработал план. Те, кто имел арийскую внешность, отправятся в Варшаву по железной дороге. Для остальных Антек организует тайную переправку в Варшаву на автобусе. Поддельные документы будут доставлены курьерами из Варшавы – пока только для некоторых. Остальные, когда будут готовы, привезут в город Реня и Ина. К тому времени Реня и Ина уже предприняли несколько совместных поездок[707], перевозя деньги, оружие и инструкции в бюстгальтерах, сумках и поясах.

Ина выехала вечером, имея при себе адреса, деньги и материалы для фальсификатора. С таким же багажом Реня и Ривка Москович[708] отправились в путь на следующее утро. Двадцатидвухлетняя Ривка, единственная выжившая из всей семьи бендзинского рабочего, преданная участница местного отделения «Свободы», заболела, потребовалось где-то укрыть ее до выздоровления. Внешне Ривка не была похожа на еврейку, и у нее имелись документы, позволявшие пересекать границу. Она страстно желала продолжать участвовать в борьбе, но товарищи настояли на том, чтобы она спряталась до выздоровления, а уж потом отправилась искать места укрытия для евреев в Варшаве. В конце концов ее удалось убедить, что она слишком больна, чтобы работать в ближайшее время, и Ривка упаковала чемодан с личными вещами.

Реня назначила Ине встречу в условленном месте. Они с Ривкой ехали на поезде под видом двух молодых полек, Ванды и Зоси, которые решили посетить большой город; на самом деле две еврейки, рискуя собственными жизнями, ехали спасать жизни других. Всю дорогу Реня молилась всем сердцем, чтобы они благополучно пересекли границу.

И вот они к ней подъехали.

– Проверка документов!

Рене пришлось взять себя в руки, чтобы прекратить дрожать всем телом. Но сможет ли справиться с собой Ривка? Сумеет ли, уняв дрожь хоть на короткое время, невозмутимо изложить свою легенду?

«Соберись!»

Дыши глубоко.

Однако в вагоне царили такая теснота и духота, что вздохнуть свободно было невозможно. И без того больной Ривке, стиснутой теперь людьми со всех сторон, стало плохо. Казалось, она вот-вот потеряет сознание, а это привлечет к ним нежелательное внимание. Реня украдкой огляделась и увидела свободное место в среднем, военном вагоне. Ривка, усевшись, почувствовала себя лучше, зато для Рени это был сущий ад: ей приходилось улыбаться, глядя прямо в глаза попутчикам, держать в узде каждый нерв, мобилизовать всю свою отвагу и притворяться противоположностью всего того, чем она была и что чувствовала на самом деле, слушая тошнотворный, исполненный «звериной радости»