Свадебный подарок - [4]

– Самое время, дорогие гостёчки, молодых повеличать, да подарками отметить, – и первой полстакана водки в рот опрокинула, на тарелку эту деревянную сотенную бумажку положила, по очереди вслед за свахой вставали гости, говорили, какие хорошие сидят за столом молодые, точно белый лебедь с лебёдушкой, да какие они пригожие, и подарками одаривали.

Тут пришла пора снова Мишке смутиться. Не предусмотрел он, ох, не предусмотрел, какой же подарок другу преподнести. Нельзя сказать, что не знал Мишка об этой деревенской традиции, раньше на смотринах бывал, видел, но видать, в самый последний момент вылетело это из головы у Мишки, заёрзал на стуле, как уличённый в каком-то тяжком грехе.

Когда очередь до Мишки дошла, он поднялся со стаканом, пожелал Володе и Татьяне счастья, да детей побольше, выпил водку единым глотком и поперхнулся, закашлялся, хотел присесть, чтоб отдышаться, но не успел.

– Ты, Мишка, подарок давай! – крикнул со своего места Данила Степанович.

Мишка плечами развёл, хотел честно признаться, что обмишурился он с подарком, вручит после, но краем глаза видел, с каким напряжением смотрела на него Люба, другие гости, и он сорвал фотоаппарат с плеча, положил на блюдо, любезно подставленное свахой.

– Вот мой подарок, – сказал тихо, заплетающимся языком.

– Ну и молодец, Мишка, – крикнул ещё раз Данила Степанович.

Свадьба продолжалась дальше. Для Мишки она точно в тумане плыла. Кажется, он плясал, кажется, пел и даже пытался обнять Любу, за что получил тумак в бок, но всё это нетвёрдо запечатлелось в памяти, точно это не с ним было, а с кем-то другим.

* * *

Проснулся Мишка в доме бабки на другой день со свинцовой тяжестью в голове, с противным ощущением горечи во рту. Незнаемое раньше чувство тяжкого похмелья угнетало его.

Мишка с тоской посмотрел в потолок, пытался представить для себя весь ход свадьбы и не мог, так, какая-то мешанина, отрывки фраз и действий застыли в голове, и ему стало так стыдно, точно его на воровстве поймали, он даже сам почувствовал, как вспыхнул румянец на щеках, розовой краской залило лицо.

Он вдруг вспомнил про своё намерение снять свадьбу, чтоб утереть нос хвастливому Ивану Дмитриевичу, и что из этой затеи вышло, липкий пот побежал по спине. Теперь самое главное – как на работе объяснит, где служебный фотоаппарат. Мишка понимал, что с работы его теперь попросят, и представил, как заголосит, узнав об этом несчастье, бабка Матрёна, как злорадно захихикает Иван Дмитриевич: «Ну что, Мишка, доигрался!»

Надо было что-то делать. Точно пружиной подброшенный, вскочил Мишка с постели, судорожно попытался попасть ногами в штанины. Наверное, на стук вошла бабка, тоскливо молча поглядела на Мишку. Всё лицо её выражало какое-то скорбное сострадание, точно в доме покойник лежал.

Спросила она внука, когда тот, наконец, оделся:

– Где же фотоаппарат, Миша? Домой вроде ты его не приносил.

Мишка лихорадочно обдумывал, что ответить, но такое решение не приходило – обманывать бабку не хотелось, а сказать правду – значит вызвать у неё сейчас такое сострадание, которое век не забудешь. Но старуха, видать, сама почувствовала недоброе, попросила ещё раз:

– Ты по-честному скажи, Миша!

– На свадьбе молодым подарил… – сказал Мишка медленно, растягивая слова.

Точно кто-то по голове бабку Матрёну ударил. Тихо, со стоном опустилась она на стул, закачала головой:

– Что-же ты наделал, внучёк? Ведь тебя и в тюрьму посадить могут… Как-никак, за казённую вещь отвечать придётся.

Бабка ещё несколько минут сидела, обхватив голову своими побледневшими иссохшими руками, раскачивалась, как маятник, а потом неожиданно резво сорвалась со стула, попросила:

– Ты тут никуда больше не уходи, я буду скоро, – и скрылась за дверью.

Положение у Мишки было и в самом деле хоть плачь. Он лихорадочно забегал по комнате, вдавив голову в плечи. Наверное, и в самом деле могут в тюрьму посадить. Аппарат тут как-никак тысячу двести рублей стоит. Как объяснишь заведующей, что он за пьянкой совсем обо всём забыл, щедрым за казённый счёт стал необыкновенно, забыв о долге служебном. Он представил, как загомонит, на разные манеры обсуждая этот случай, деревня, как первой отвернётся от него – пьяницы и хапуги, Люба, как умоется горючими слезами бабка Матрёна. Дальше он уже не мог представить всю эту картину, и рванулся к двери…

На воздухе у Мишки закружилось в голове, он устало опёрся о калитку, постоял несколько минут. Именно сейчас и пришла спасительная мысль – пойти к Володе, объяснить, что сейчас в душе у Мишки, какие кары грозят ему за его пьяные безрассудные похождения, попросить прощения у Данилы Степановича…

Он направился к дому Зининых, шёл, низко опустив голову, и, видать, не заметил, как вышла оттуда бабка Матрёна, как пересекла дорогу и остановилась, поджидая внука. Трясущимися губами она тихо попросила:

– Не ходи туда, Мишка!

Только тут поднял голову Мишка, тоскливо посмотрел на старуху.

– Не ходи туда, Миша!

– Да ты что, бабушка?

– Не надо, Миша, Данила Степанович не велел. Говорит, что ты вчера над собой контроль потерял, как пьяный вахлак себя вёл.

– А про аппарат узнала? – спросил Мишка тревожно.