Свадебный подарок - [2]

Теперь к Володьке хоть на свадьбу попадёт, попытается нащёлкать таких снимков, чтоб Ивану Дмитриевичу нос утереть. А то он себя чуть ли не мастером художественной фотографии считает.

Правда, Володька на свадьбу Мишку не как фотографа пригласил, да это и неважно. Снимки он просто так сделает, чтоб друга порадовать. Он, Володька, можно сказать единственный друг у Мишки, самый закадычный. И в семье у Зининых Мишка часто бывал. Мать Елена Кирилловна всегда рада, не знает, куда Мишку усадить. Правда, отец Володьки, Данила Степанович – тот человек неприветливый, на него посмотреть – суровость на лице написана, и глаза из-под мохнатых бровей глядят на мир устало, точно всегда пеленой задёрнуты. Мужик он крепкий, хозяйственный, у такого, говорят, каждый гнутый гвоздь свой учёт имеет. Мишке это больше нравится, такой человек на земле твёрдо стоит, знает, что в жизни делать надо.

Перед Берёзовкой солнце и вообще разгон взяло, и хоть время под вечер, до духоты воздух раскалило, даже рубашка к телу приставать стала от быстрой ходьбы. Значит, счастливый человек Володька, образумилась погодка во имя его свадьбы. И снимки теперь на славу получатся.

Мишка недалеко от Зининых жил и когда к саманному бабкину жилищу подходил, заметил – карагодится народ у дома Володьки, мельтешит нарядами разноцветными. Значит, собираться уже гости начали.

Мишка быстро домой забежал, брюки свои погладил, одни и есть пока – на работу, и дома (ничего, скоро побольше получать будет, тогда и до нарядов дело дойдёт), рубашку в голубую клетку надел, без бабки управился с нарядами своими. (Наверняка, старая на свадьбу полюбоваться ушла, их, старух, мёдом не корми, а дай такую возможность – потом целую неделю будут обсуждать, кто в чём одет был да как вёл себя, не куражился ли, или выпил на копейку, а ломался на целый рупь. И такие разговоры – конца и края иметь не будут).

Мишка через плечо перекинул фотоаппарат, пошёл к дому Зининых.

Фотоаппарат «Киев» у Мишки служебный, заведующая, когда его вручала, раз пять заставляла расписываться, дескать, смотри, Михаил, казённая вещь, за неё ответ придётся держать. А Мишка и смотрит, потому как иначе нельзя, хлеб свой насущный, как бабка Матрёна скажет, он им добывает.

Около дома Зининых толпа собралась приличная. Можно сказать, весь берёзовский народец высыпал на улицу, и молодой, и старенький. Вон рядком старушки стоят, точно подпёрли друг друга, лица сосредоточенные, как у солдат на параде. Может быть, молодость свою вспоминают, свои свадьбы-гулянья на память приходят. В этом ряду и бабка Матрёна красуется, в юбочке чёрной, в кофточке горошком, лицом своим светлым, без загара, сверкает. Хорошая бабка у Мишки! Даром одна на белом свете, как былинка в поле, а не согнулась статью, и все невзгоды с шуткой-прибауткой одолевает. Она с ним, Мишкой, намучилась через край, а ничего, судьба её не одолела, смотрит сейчас на свадебную кутерьму и улыбается, жизни радуется.

А перед старухами рядком выстроилась берёзовская мелкота, пацанва разновозрастная, но тоже важность момента понимает, стоит, носами шмыгает, глазёнками в разные стороны постреливает, наблюдает, как берёзовский гармонист Колюха Жекан на коленке инструмент свой во всю яркость цветастых мехов разворачивает. А перед гармонистом уже девчата хоровод завели, подруги Татьяны пляшут, так, что грязь летит в разные стороны и туфли белые чернотой отдают. Но девкам горя мало:

Скоро праздник Троица,

Всё травой покроется,

Скоро миленький придёт –

Сердечко успокоится.

Это Люба Викентьева частушки поёт. Нравится Мишке Люба, только вряд ли об этом кто догадывается. Мишка и от себя думку эту прочь отпугивает, не чета ему Люба, высокая, стройная, брови чёрные вразлёт. А самое страшное – живёт семья Викентьевых зажиточно, не в пример Мишке с его хоть и стройной, годами не сломленной, бабкой. А может быть, это только кажется Мишке? Что он, в поле обсевок ржи? На себя Мишка в зеркало смотрит и никаких больших изъянов не находит – в плечах широк, волосы волнистые, с пробором. Разве единственный порок его – росточком маловат, да как говорят, велика тюрьма, да кто ж ею рад.

Сейчас вокруг Любы ужом извивается в пляске Иван Зимарев, Мишкин одногодок, весельчак и балагур берёзовский. Он гулко хлопает в ладоши, бьёт себя по коленям, бокам, в присядку скачет по кругу, изгибая носки сапог, частит скороговоркой:

Ах, сад-виноград,

Дубовая роща,

Ах, кто же виноват,

Жена или тёща?

Виновата Лизка,

Что сидела близко…

Иван лукаво глядит на Любку, подмигивает ей и ещё яростнее обхлёстывает себя ладонями.

Пляшут девчата огневой пляской, земля словно дышит под их бойкими ногами, и у Мишки желание появилось снимок первый сделать, чтоб потом Володьке на память подарить. Но только и успел Мишка два раза щёлкнуть, как на пороге Данила Степанович появился, ладонь к глазам поднёс и, узнав в толпе Мишку, заспешил к нему.

Он Кириллова за руку взял, в дом мимо разнаряженных гостей повёл, выговаривая по дороге:

– Что ты, дорогой Миша, опаздываешь? А? Мы уже волноваться начали…

Мишка протиснулся к крыльцу, сказал торопливо:

– Рабочий день у меня сегодня, дядя Данила! И так часа на два пораньше отпросился. Да дорога известная – быстро не расскачешься.