Евгения Ивановича Боброва пригласили на совещание в областной центр зимой 1982 года.
…Зал сверкал чистотой, поражал блеском хрустальных люстр, и это придавало праздничное настроение. Обычно Бобров не любил совещания, больше часа не выдерживал, начинал шумно ёрзать на стуле, надрывно кашлять, вызывая раздражение, недовольные взгляды соседей. Он злился на себя, но ничего сделать не мог.
Однако сегодня эта торжественность даже придала Евгению Ивановичу душевное равновесие, настроила на рабочий лад.
Особенно понравилось Боброву одно выступление доцента сельхозинститута, который говорил тихим, но уверенным голосом:
– По-моему, главный стержень ушёл из нашей сегодняшней жизни – забота о земле. А ведь испокон веков землепашец был благодарен ниве, звал её кормилицей, величальные песни, как невесте, сочинял. И не только сочинял песни, но лелеял, вкладывал всё в приумножение её внутренней силы, сохранял, как мог. Василий Васильевич Докучаев, когда впервые приехал в Каменную степь Воронежской губернии, удивился – до четырнадцати процентов гумуса в почве накопила природа. В Париже в музее тот срез богатырского чернозёма хранится, как эталон плодородия. А сейчас из тех земель, где лежал могучий пласт, плодородие уходит, испаряется, как влага. Земля тревогу бьёт, и первым должен прийти ей на помощь человек, вооружённый наукой, техникой, чтоб для нашего поколения и для будущих сохранить силу русского чернозёма.
Такие же мысли беспокоили в последнее время и Боброва. Он зааплодировал оратору, и хлопки эти прозвучали как сигнал. Зал дружно взорвался, потонул в рукоплесканиях.
У Боброва появилось желание в перерыве найти этого человека, пожать ему руку. Что греха таить, подумал Евгений Иванович, его брат агроном не решается говорить об этом открыто. А ведь горькие мысли о том, что неумелое хозяйствование, как ржа железо, подтачивает основу плодородия, что давно пора поставить надёжные барьеры, которые позволяли бы силу земли не только сохранить, но и укрепить, беспокоят, наверное, многих.
Задумавшись, Бобров пропустил последние слова секретаря обкома, и только когда на трибуну поднялся высокий, коренастый мужчина с вишневым загаром и заговорил спокойным, уверенным тоном, увидел Евгений Иванович – выступает Егор Дунаев, старинный его товарищ, бывший сокурсник по институту.
Знал Бобров – Егор работал председателем колхоза, ему писал об этом Степан Плахов, тоже друг школьный, писал, как всегда, с прибаутками:
«…Егор наш – большая шишка, даже не шишка, а бугор целый, за день на кобыле не объедешь. Заматерел, как пень в землю вцепился. И председательство своё вроде как по наследству получил…»
Тогда Бобров читал и улыбался – Степан не может без сравнений заковыристых, слова точно сам из земли копает. Наверняка Егором недоволен, вот и ехидничает.
Теперь Бобров получил подтверждение своей догадке, вон как складно да уверенно говорит Егор. Так выступать может только человек, знающий себе цену. И цифры интересные приводит: за пятилетку в колхозе урожайность хлеба почти на шесть центнеров поднялась, новый посёлок появился.
Всё правильно говорит Егор – видел этот посёлок год тому назад Бобров, когда впервые за долгие годы съездил на родину.
Домой его потянуло весной – спасенья не было никакого. На один день отпросился у председателя и в Осиновый Куст махнул, ходил по новому посёлку и радовался – дома, как нарисованные, один к одному, с крылечками, наличниками размалёванными, с палисадниками, словно из земли вылупились, стоят, играют окошками на солнце. Правда, присмотрелся – не увидел занавесок во многих домах, должно быть, ещё с жильцами не определились, да это не страшно. Была бы крыша, а хозяева найдутся, как-никак – райцентр, люди придут. Порадовался тогда он, что становится Егор Васильевич настоящим хозяином. Селу родному повезло крепко, если пришёл рачительный человек, за дело с душой взялся. Из своего, теперь уже можно сказать, солидного опыта знал Бобров, с какими трудностями даётся строительство. Тут и людей организовать, и материалы найти, и всегда такой нужный транспорт. Но правильно подмечено – тот руководитель себя на изживание поставил, который не занимается строительством. Знал Евгений Иванович таких председателей, которые даже для себя квартиру не сумели построить. И что же? Жизнь так распоряжалась, что люди быстро за бортом оказывались. А Егор – пожалуйста, крепко стоит на земле. Тот посёлок будет доброй памятью о председателе.
Вон и секретарь обкома Безукладов внимательно слушает, даже тоска из глаз исчезла. Егор говорит деловито, чувствуется, не смущает его высокая трибуна, наверное, привык, да и дела позволяют. Было бы о чём говорить, а у Егора такое право есть.
«Надо обязательно с ним повидаться, – подумал Бобров. – Давно не встречались, с тех пор, как после института развела судьба. Вроде и в одной области живём, а не получалась встреча, только по газетам и узнаёшь о его делах. А может быть, тут Лариса виновата?» Евгений Иванович почувствовал, как ознобом охватило тело, стало неприятно и тоскливо. «А Егор здесь при чём? – укорил себя Бобров. – Сам виноват. В себе вину ищи. Тебя разлюбили… и тут уж ничего не попишешь».