Суровая путина - [115]

У входа в бывшее хуторское правление колыхался алый флаг. На крыльце стоял стол, накрытый вытертым кумачом. Тут же робко сгрудились члены гражданского комитета во главе с председателем — Федором Парменковым. Старый Леденцов и еще кое-кто из зажиточных волокушников стояли у перил крыльца, повернувшись к толпе спиной. Они выглядели явно растерянными, избегали смотреть на людей.

Осип Васильевич, тыча палочкой в землю, как слепой, пробирался сквозь толпу. Многие рыбаки, завидя прасола, снимали шапки, уступали дорогу.

Протиснувшись наперед, к самому крыльцу, Полякин остановился. Тут стояло большинство иногородних. Нелюдимой кучкой обособились невдалеке зажиточные казаки: Павел Пастухов — его бельмастый глаз смотрел особенно зверски и сумрачно — и юркий благообразный Савелий Шишкин. Позади них, как древние патриархи, белея пышными бородами, стояли особенно непримиримые в своей ненависти к иногородним старики, не раз державшие атаманскую насеку и ходившие в выборных.

Толпа все больше волновалась.

Анисим Карнаухов, Чекусов и Панфил Шкоркин советовались в бывшей атаманской комнате, с чего начинать сход.

— Надо теперь же уволить гражданский комитет, чтоб и не вонял он тут, — сказал Анисим. — Они еще кой на кого рассчитывают, и надо эту лавочку прикрыть.

— Я тоже так думаю, — твердо согласился Чекусов. — Надо немедля разъяснить казакам, что советская власть пришла не отнимать землю, а, наоборот, давать ее тем, кто не знал даже, где она, эта землица лежит. Советская власть пришла мирить хохлов с казаками. С этого надобно и начинать.

— Кто первый будет говорить — ты либо я? — заметно волнуясь, спросил Анисим.

— Я думаю, — первому мне как казаку надо речь держать, чтоб шатающихся казаков на место поставить, — сказал Чекусов и встал из-за атаманского стола. — Пошли, ребята!

Запахнувшись в рыжую фронтовую шинель, Чекусов пошел из атаманского кабинета. За ним двинулись Анисим и Панфил Шкоркин.

Появление их на крыльце заставило толпу притихнуть. Павел Чекусов, не глядя на Федора Парменкова, бесцеремонно оттолкнув его плечом, встал у перил, вцепившись в них красными узловатыми пальцами. Громкий голос его загудел над площадью:

— Товарищи трудовые казаки и иногородние! Сейчас нам надо решить промежду собой очень серьезные и важные дела. Перво-наперво — вопрос о советской власти в хуторе, о казаках и иногородних. Второе — о земле и рыбных ловлях и прочем народном достоянии. Теперь некому нам накидывать на шею шворку да сажать в тюгулевку за правильные слова. Кажись, нету ни полицейских, ни заседателя, ни атамана.

— Паша, ты посмотри, они вон возле тебя стоят. Это же первеющие атаманские помощники. Чего они там досе отираются? — крикнул из передних рядов Ерофей Петухов.

— Ладно! — сказал Чекусов. — О них тоже будет речь. Пусть постоят — места на крыльце хватит.

Федор Парменков, багровый от смущения, подступил к Анисиму.

— Товарищ Карнаухов, мы представители общества…

— Кто должен руководить сходом? — поддержал Парменкова старый Леденцов. — Вы или мы?

Скулы Чекусова налились кровью.

— Я председатель хуторского военно-революционного комитета, и веду сход я! — твердо и раздельно отчеканил он. — А ежели вам неугодно слушать, можете удалиться. Не препятствуем.

— Это насилие над народными представителями! — вскричал Парменков.

— А-а… Так? Ну, мы вас поставим на свое место! — угрожающе проговорил Чекусов. — Анисим, зачитай бумажку окружного ревкома.

Анисим придвинулся к перилам крыльца, развернув помятый листок, при общем молчании, на минуту охватившем сход, запинаясь, прочитал:

— «Окружной военно-революционный комитет постановляет: гражданские комитеты, как орган отжившей власти, не отвечающие интересам трудового казачества и крестьянства, с момента вступления большевистских войск считать распущенными. Власть в селах, станицах и хуторах впредь до избрания советов переходит к ревкому».

— Теперь слыхали? — спросил Чекусов.

В толпе закричали:

— Правильна! Пусть уматываются! Не надо нам такого комитета!

Насмешливый голос Ерофея Петухова, все время будораживший толпу, снова зазвенел из передних рядов:

— Где они были, когда мироновские казаки лупили рыбалок на море? Гони их, Чекусов, к чортовой матери!

Под общий свист и улюлюканье Парменков и старый Леденцов сошли с крыльца.

Рыбаки теснили растерявшихся прасолов. Осип Васильевич старался пробраться к знакомым ватажникам, чтобы укрыться под их защиту. Кто-то наступил на его палочку, сломал.

Иван Землянухин и тут подоспел на помощь прасолу, загородил его.

— Ребята! Либо вы осатанели совсем? — загремел он. — Отслонитесь!

— Откачнись, Иван! Дай поблагодарить Поляку за его милость! — рванулся к прасолу Сазон Голубов и занес над его головой огромный, выпачканный в смолу кулак.

Землянухин и Илья Спиридонов во-время придержали Голубова.

— Сазон Павлыч! Опомнись!

— Братцы! Не простим им старое! Они над нами всю жизнь измывались. Вспомните, кто убил Егора Карнаухова, Данилу Чеборцова… Кто?! А?

Голубов вдруг вырвался из рук Землянухина и, неожиданно подскочив к Емельке Шарапову, размахнулся, как кузнец молотом, со страшной силой ударил его в висок. Емелька, выронив изо рта цыгарку, рухнул на землю.