Сумерки - [30]

Шрифт
Интервал

Не успел он подписать бумаги, приготовленные Корчей, как Розалия доложила о приходе Папаначе.

— Пригласи. Господин Корча, отнесите бумаги в суд и можете быть свободны.

Ливиу не собирался рассиживаться с Папаначе, поэтому позвал его не в гостиную, а принял прямо в кабинете.

— Чем обязан такой чести? — спросил он с иронией.

— Я к вам по важному делу, — ответил гость, осклабившись, и сверкнул зубами из-под черной щеточки усов «а ля Гитлер».

Ливиу и не сомневался. Присели. Папаначе невозмутимо разглядывал стены, потолок, паркет, мебель, Ливиу спокойно за ним наблюдал, выжидая, что же он скажет.

Они не виделись с того самого дня, когда в кафе «Бульвар» Ливиу вежливо, но веско предложил Папаначе оставить Иоану в покое. Расстались они тогда сухо и, пожалуй, враждебно. На этом типе и тогда были сапоги, зеленая рубашка, ремень, портупея.

— Хорошо устроились, господин адвокат. Сколько у вас комнат?

— Четыре.

— Недурно. И в самом центре. Плата дорогая?

— Сносная.

— Удивляюсь вам. Платить жиду…

Последовало молчание.

Папаначе опять принялся разглядывать обстановку.

— Мда… Я закурю, не возражаете?

— Пожалуйста.

Он пододвинул гостю пепельницу. Оба молча курили. Этот тип действовал Ливиу на нервы. Он не понимал, что же все-таки ему нужно, но был уверен, — ни в коем случае не квартира.

— И отопление паровое?

— Да.

— Я вас не задерживаю?..

— Ничего. Так чем все-таки обязан?

— Да, да… Именно обязаны… вы обязаны нам помочь…

— Если смогу, то к вашим услугам…

— Сможете… это просто… Наша организация активизируется. В настоящий момент нам необходима мобильность. Особенно мы нуждаемся в средствах передвижения. Вы могли бы нам помочь, у вас с отцом шикарные машины…

— Да. Машины хорошие. А с отцом вы уже говорили?

— Нет еще.

— И не советую.

— Почему?

— Он вам откажет.

— А вы его уговорите. Я для того сюда и пришел.

— Трудно.

— Почему же?

Папаначе терял терпение. Ливиу это понял по его раздраженному тону.

— Трудно, потому что для этого нужно уговорить меня.

— Вы хотите сказать, что отказываетесь нам помочь?

— Господин Папаначе, у меня не прокатное бюро.

Папаначе сурово взглянул из-под густых черных бровей.

— Вы меня не поняли. Речь не о прокате, а об одолжении.

Ливиу откинулся на спинку стула и выпустил в потолок струю дыма.

— Говорят, женщину и зубную щетку не одалживают, я бы добавил к этому: и машину.

— Очень жаль. Я думал, мы найдем общий язык.

— Что дало вам повод так думать?

— Я считал, что вы — румын.

— Румын.

Папаначе поднялся.

— Румын может оказаться масоном. С такими мы будем беспощадны.

Ливиу тоже встал.

— Это проповедь или угроза?

— Понимайте как хотите, — сказал Папаначе.

— Розалия, проводите господина.

Розалия вытирала пыль в коридоре. Еще никогда к ней не обращались с подобной просьбой, и она в недоумении застыла с тряпкой в руках, изумленно уставившись на Ливиу.

— Не надо, — сказал Папаначе и, окинув ее оценивающим взглядом, вероятно, тут же вспомнил другую девушку. Уже в дверях он повернулся и спросил, опять осклабившись:

— А как поживает ваша свояченица?

И вышел, не дожидаясь ответа.

Последствия этого визита сказались на следующей же неделе.

Север купил виллу в Бузиаше, курортном месте, возле живописного парка. Ливиу с Мариленой ездили туда с друзьями или со своими стариками на уик-энды.

Собирались они туда и в это воскресенье. Ливиу заранее предвкушал блаженство тишины, голубого неба, лесных запахов в старом парке. Целых полтора дня ни о чем не думаешь, валяешься на траве в тени огромных ветвистых груш, вечером сидишь на прохладной террасе, играешь в рами, слушаешь уханье филина и видишь, как над кронами дубов всплывает медлительная луна. Выкроить бы время и пожить там подольше. Если бы не эти чертовы деньги, которых всегда не хватает! Отложить бы все дела недели на две, на три. Он так устал, особенно за последнее время. Визит этого подонка совсем выбил его из колеи. С кем только не приходится сталкиваться. А ведь это не связано с его работой, а политикой он не интересуется. Да и какая это политика?! Нет, Ливиу твердо уверен, долго так не продлится. Этому наступит конец! Нужна только деятельная личность. Антонеску? Власть-то у него в руках, но он слишком хвастлив, чтобы сделать что-нибудь дельное. Да и перед этим подозрительным немецким маляром чересчур лебезит. Нет, от Антонеску толку не жди! О короле Михае и говорить не приходится. Этот просто тряпка! Его папаша Кароль — Ливиу про себя называл его Огузок, — был, по крайней мере, проныра. А Михай — полное ничтожество. Пустое место. Его как будто и нет вовсе. Черт бы их всех побрал! Должен же кто-то появиться и навести наконец в стране порядок? Впрочем, какое ему до всего этого дело?

Он собирался поехать заправиться. Его гараж был рядом с отцовским на одной из маленьких улочек недалеко от Дворца Правосудия. Ливиу остановился возле гаража и остолбенел. Что же это такое? Ключ у него в руке, а… замка нет. И на отцовском гараже тоже нет. Замки сорваны. Он осторожно приоткрыл дверь. Внутри пусто. Машины нет. Заглянул в гараж Севера — пусто. У Ливиу в глазах потемнело. Он быстро вошел в гараж, чтобы никто не заметил, как он стоит и таращится, как баран на новые ворота. Сел на запасное колесо. Странно, что его оставили! Ливиу снял шляпу, вытер платком пот со лба. Руки дрожали. Он никак не мог успокоиться. Банда грабителей! Он закурил. Только выкурив сигарету, немного пришел в себя. Встал, отряхнул пыль с пальто, закрыл дверь не на замок, конечно. Слегка прикрыл, замка-то нет.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.