Сумерки - [29]

Старик положил тетрадь на место и запер шкафчик.

— Но может быть, не все потеряно, — продолжал Ливиу, — и Влад оправдает твои надежды?..

Север как будто не услышал. Только посмотрел на сына внимательно, долго. Ливиу показалось, что на глазах у старика слезы.

Неожиданно для самого себя он обнял отца, поцеловал седую прядь на лбу и, устыдившись своего порыва, быстро вышел. На душе у него, было тяжело. Ему было жаль родителей, но кто-то должен был пострадать. К сожалению, этот жребий всегда выпадает родителям. Возможно, когда-нибудь с ним так же поступит Влад. Это будет возмездие. Старики всегда расплачиваются.

Часов в шесть Ливиу с Мариленой оделись и пошли в кафе «Бульвар». В девять они перебрались в ресторан «Парк», где поужинали в тесной компании, потанцевали и сыграли в преферанс. Вернулись они домой во втором часу ночи.

Прошло полгода с тех пор, как молодые поселились отдельно от родителей. Однажды утром к Ливиу один за другим неожиданно явились два гостя.

Первым был господин Гринфельд. Ливиу сразу догадался, что пришел он по важному делу, и пригласил его не в кабинет, где околачивался Корча, — у Ливиу так и не поднялась рука уволить секретаря, — а в гостиную. Марилена из приличия посидела немного с ними, участливо спросила, как здоровье госпожи Гринфельд, хотя видела ее раз или два в жизни, и, оставив мужчин наедине, ушла.

Господин Гринфельд был человек привлекательный — худой, высокий, седоволосый, в роговых очках. Курил он гаванские сигары и, как только Марилена ушла, тут же обволокся облаком голубоватого дыма, откуда не вылезал до самого конца беседы и лишь поблескивал стеклами очков. Ливиу ломал голову, зачем он понадобился Гринфельду, твердый и сдержанный тон гостя настраивал на серьезный лад.

— Я весь к вашим услугам, господин Гринфельд.

Посетитель еще раза два затянулся, выпустил клуб дыма и приступил к делу. Ливиу всегда уважал людей, говорящих кратко, просто и по существу, и господин Гринфельд, безусловно, заслуживал его уважения.

— Господин Молдовану, думаю, вы осведомлены о нынешнем положении евреев. Мне удалось узнать из достоверных источников, что у нас собираются отбирать и дома.

Он на мгновение умолк, проверяя, какое действие произвели его слова. Ливиу даже бровью не повел, впрочем, нет, одна бровь у него слегка приподнялась; он достал сигарету, закурил, но тонкую серебристую струйку сигаретного дыма тут же поглотило густое облако гринфельдской дымовой фабрики. Ливиу не понимал, чем он может помочь, если конфискуют дома?

— Господин Молдовану, из всех моих жильцов вы единственный, кто способен купить у меня квартиру.

Ливиу позабавило такое предложение, он догадался, куда клонит домохозяин.

— Речь, по-видимому, идет о фиктивной продаже?..

— Безусловно. Вы поняли правильно. Если отнимут весь дом, у меня останутся хоть какие-то средства на жизнь…

Выходит, и этот беден, как Моисе, как Беша. И обращается он за помощью к Ливиу! Вот тебе и на! Учил плешивый лысого: не подпали волос! Но задумано славно! Неожиданно. Ливиу якобы покупает квартиру, переводит на свое имя и по-прежнему платит Гринфельду. Ловко! И придет же такое в голову. Что ж, надо помочь человеку. Голодная смерть ему вряд ли грозит, но раз есть возможность оказать услугу, почему бы не оказать?.. Кто знает, может быть, и Гринфельд ему когда-нибудь поможет. Все эти теперешние беззакония и злоупотребления властей не могут длиться вечно, рано или поздно все кончится…

— А чем вы гарантированы, что я не воспользуюсь своим фиктивным правом и не перестану вам платить за квартиру?

Гринфельд усмехнулся.

— Если бы я хоть чуточку в вас сомневался, то никогда бы не обратился к вам. Мне нужна ваша подпись под тремя строчками документа. Он будет храниться у меня до лучших времен, если они настанут. И поверьте, я тогда в долгу не останусь.

Ливиу развеселился.

— А какие вы можете предоставить мне гарантии?

Гринфельд развел руками.

— Никаких.

— Хорошо, господин Гринфельд. После обеда я зайду к вам, и мы оформим купчую. Мой секретарь оказался бы в этом случае нежелательным свидетелем.

Гринфельд стряхнул пепел с сигары в пепельницу, снял очки, повертел в руках и снова надел. По-видимому, он был сильно взволнован.

— Буду ждать вас к шести часам, — он встал и протянул Ливиу руку. — Я вам чрезвычайно признателен, господин адвокат.

Он внимательно поглядел на Ливиу сквозь толстые линзы очков и произнес:

— Вы позволите вам кое-что сказать?

— Извольте.

— Вашему отцу, господину Северу Молдовану, я бы никогда такого не предложил.

— Почему?

— Большой риск: господин доктор слишком деловой человек.

— Не знаю, комплимент ли это мне, — сказал с улыбкой Ливиу, — кажется, нет…

Гринфельд улыбнулся.

— Я пришел к вам не комплименты говорить, а просить об услуге, и оказать мне ее мог только такой идеалист, как вы, господин Молдовану, — он поклонился. — До свидания.

Ливиу направился в кабинет. «Вот это человек! — с восхищением думал он о Гринфельде. — До чего додумался! И как точно определил Севера и меня, да и вообще наверняка всех и вся… В каком-то смысле и Гринфельд, и отец — люди одного склада. Правда, отец не так прозорлив. А может быть, более скрытен? Ливиу даже немного позавидовал им. Исполины! Ему никогда не сделать того, что сделали они. Не построить особняка, не сделать карьеры. Да и вообще у него, как говорится, кишка тонка. Разве не то же самое сказал ему Гринфельд, прибегнув к иносказанию: идеалист!»