Сумерки - [10]

Но между этим временем и годами студенчества зиял пробел и Владу с трудом удалось его восполнить. А эти годы восхождения были, может быть, самыми интересными. И события тех лет Влад восстанавливал по случайным спорам между дедом и бабушкой, по ее рассказам (старик становился крайне сдержанным, когда речь заходила об этом периоде его жизни), по некоторым на первый взгляд ничем не связанным между собой вещицам из шкафа Олимпии, по сообщениям из старых газет и даже по художественной литературе.

Началом поисков послужила Владу маленькая заметка из старой провинциальной газетки, обнаруженная в волшебном шкафу Олимпии, в ящичке со старыми открытками. Название газеты забылось, но, по-видимому, это была газета «Стяг», такая газета выходила в том городке самодовольных и косных обывателей, где Север после университета стажировался. Между двумя объявлениями: одно под заголовком «Путешествие королевского семейства» и другого о том, что «Вдова Екатерина Майер, урожденная Иорга Буренчия, во славу господа пожертвовала православной церкви богатый аналой…» — приютилось совсем крохотное:

«Известный в нашем городе адвокат господин Север Молдовану 29 апреля удостоен степени доктора юридических наук будапештского университета».

Впервые имя Севера появилось в печати, и новоиспеченный доктор, заглянув, по своему обыкновению, в кафе, чтобы выпить чашку кофе с молоком, неожиданно увидел себя окруженным лучшими представителями румынской интеллигенции, которые устроили ему овацию, — это не могло не вызвать у него волнения и гордости. Привычная партия в бильярд обернулась веселым товарищеским ужином. Возвращаясь на рассвете в меблированные комнаты мадам Семпронии, Север громче обычного стучал тростью и пребывал в состоянии блаженного упоения собой; собственный успех он совершенно искренне почитал великим достижением нации, ибо, по его разумению, представитель издревле угнетенной Валахии выбился в ряды интеллигенции. Дорогой он напевал «Проснись, румын», а утром на изысканно-любезное поздравление Шандора Патянского де Вишага, парламентского депутата от Трансильвании, ответил сухо и неучтиво, памятуя о своем великом призвании.

За первым событием очень скоро последовало второе, и Влад нашел упоминание о нем в другой вырезке из той же газеты. На этот раз заметка попала в рубрику «брачных объявлений», в ней сообщалось:

«Господин Север Молдовану, доктор юридических наук, обручился с очаровательной барышней Олимпией Мэриуц, дочерью господина Исайи Мэриуца, приходского священника в Сихилиште. Искренние поздравления».

Отец Мэриуц уже лет сорок был священником маленького прихода в шести километрах от города. Был у священника собственный старинный просторный дом с толстыми будто крепостными стенами; в сарае стояла лакированная рессорная коляска с темно-голубыми плюшевыми сиденьями, закрытыми полотняными чехлами, чтобы не пылились. За домом раскинулся богатый сад, он тянулся до склона высокой горы, поросшего виноградной лозой с тяжелыми прозрачными гроздьями. Между лозами кое-где торчали чахлые деревца граната или персика с редкими бархатистыми плодами. В конце лета, когда закатное солнце лениво скатывалось за горизонт и на дороге поскрипывали телеги, груженные кукурузой, сад попа Исайи озарялся тихим медовым светом. Души поповен, а возможно, и попадьи наполнялись грустью. Сидели все за столом в саду под большим ореховым деревом. Исайя раскрывал газету «Стяг» или «Ведомости Трансильвании», а то и маленькую толстую книгу с покореженной обложкой и пожелтелыми, потрепанными на углах страницами; называлась книга «Александрия»[5] и писана была кириллицей. Обычно дальше заголовков дело не шло. Исайе больше нравилось беседовать с попадьей, сидящей на другом конце стола и занятой шитьем. Отец Мэриуц услаждался этими тихими вечерними беседами. Оранжевые блики солнца играли на его блестящей лысине, и улыбка блаженства мелькала в седой бороде, аккуратно обрамлявшей румяные щеки этого райского привратника. Барышни Олимпия и Валерия занимались рукоделием и нет-нет да и улыбнутся бог знает каким мыслям. Огромные, величиною с детскую голову, бергамотовые груши, золотистые, налитые соком, время от времени с глухим стуком падали на морковные грядки, прерывая беседу.

Каждый день в один и тот же час перед поповским домом останавливалась пролетка, — всегда одна и та же, — запряженная двумя гнедыми лошадками и с горбатым кучером на козлах. Из пролетки бойко выскакивал Север Молдовану и Думитру Попович, признанные искатели руки двух барышень Мэриуц. Появление молодых людей в Сихилиште уже никому не было в диковинку, и оба беспрепятственно нарушали семейную идиллию.

Барышни Мэриуц воспитывались в монастырском пансионе. Олимпия играла на фортепьяно, Валерия — на скрипке. Последние две недели все вокруг только и говорили о предстоящем концерте в Абации, где Валерия должна была солировать. Событие, казалось, важное лишь для узкого семейного круга, привлекло внимание румынской общественности, и, конечно, «Стяг» не преминул откликнуться на него: Влад нашел в бабушкином фамильном архиве следующую памятную вырезку из газеты.