Сумерки - [9]

Мога каждый вечер читал Эминеску и знал его наизусть.

После ужина я ложился спать, а Мога садился писать стихи, он не тяготел к наукам. Закончив очередной стих, он будил меня, читал написанное и спрашивал, как мне нравится. После моего одобрения, он тоже ложился спать, но уснуть не мог. На мой вопрос, почему не спит, он отвечал, что сквозь стеклянную дверь (в нашей комнате она заменяла окно) видна звезда, и она ему светит прямо в глаза.

Как-то, вернувшись из студенческой столовой, что находилась в здании банка «Албина», там нас бесплатно кормили обедами, мы обнаружили присланный журнал из Дежа от самого Логина Поппа; там под рубрикой редакционной почты было напечатано, что полученное ими стихотворение Адриана Моги хорошее, и подбадривающие слова: «Кто встает на рассвете, — тот многого добьется. Продолжай, парень!»

Здесь Влад впервые усомнился в достоверности воспоминаний деда. Видимо, сам того не замечая, старик восполнял пробелы памяти собственными домыслами. Влад отлично помнил из учебника литературы, что напутствие поэту звучало и короче, и складнее. Но какое это имеет значение? Да и сами воспоминания? Все же Влад продолжал читать.

«Невозможно выразить, какую радость испытал Адриан Мога, узнав, что стихотворение понравилось и автора призывают продолжать начатое! С этого дня Адриан Мога каждый вечер писал по стихотворению».

Судя по этой фразе, старик явно рассчитывал на внимание потомков. Влад подумал, что Северу вообще было свойственно желание быть на виду, что держал он себя всегда так, точно каждый его жест и каждое слово сохранятся в веках.

«Ужин у нас бывал скромный, но иногда приезжал отец Адриана, священник из Б., он привозил просвиры, свиное сало, копченую баранину. Я разрезал мясо на кусочки, насаживал их на самодельные вертела и поджаривал на огне, выходило не хуже, чем на жаровне».

…Случалось, когда я оставался ночевать у стариков, на деда вдруг находила блажь, — и к неудовольствию бабушки, — он принимался жарить в кафельной печке ломтики сала, насаженные на деревянные самодельные вертела. Спальня наполнялась чадом и запахом горелого, а старик, расчувствовавшись, сообщал: «Вот так мы, бывало, готовили себе ужин, когда жили в Сибиу, с покойным Могой, царствие ему небесное». Видно, ему доставляло особое удовольствие вспоминать то время, если он даже заделался «мемуаристом», несмотря на бурные протесты бабушки.

«Покончив с приготовлениями, мы разламывали пополам сигарету, половину выкуривали перед ужином, а другую перед сном.

Обедали мы в студенческой столовой бесплатно, такой привилегией пользовались ежегодно 50—60 лучших учеников мадьярского лицея, это была благотворительность банка «Албина» и занималась ею непосредственно жена многоуважаемого директора банка госпожа Партение и еще несколько румынских дам, а за столом прислуживали барышни: Мили, Ветурия, Каба, Метеш, Пенчиу и другие…»

…Разумеется, стоило девушкам появиться в зале, и у вас, бедных лицеистов, обтерханных и несуразных, кусок застревал в горле, и сердце бешено колотилось. Вы не смели поднять глаз и видели только длинные тонкие руки, выглядывающие из рукавов белоснежных платьиц. Вас одурманивал аромат девичьих юных тел. Вы сочиняли стихи. Вечерами, перемахнув через высокий забор, вы пели под окнами серенады, вы дрались между собой, мучась ревностью, вы вынашивали грандиозные планы завоевания мира и сердца Мили, Ветурии или Пенчиу. Вы были чисты душой, и я рад, что разгадал ваши сокровенные мечты, разгадал, хотя бы для себя. Было бы жаль, если бы никто о них и не вспомнил. Но самое обидное то, что убивали эти мечты вы сами…

«Благодаря денежному вспомоществованию банка «Албина» и бескорыстной помощи госпожи Партение большинство из нас окончили лицей и сделались людьми достойными».

Влад: Что правда, то правда!

«Госпожа Партение интересовалась не только тем, сыты мы или голодны, но и занималась нашим воспитанием.

При банке «Албина» открыли танцкласс, и самых старших лицеистов там обучали румынским танцам, умению вести себя в обществе и одеваться. Лицеисты, научившиеся хорошим манерам и танцам, приглашались на балы, устраиваемые Женским благотворительным обществом».

Ах, эти балы! Дамы в национальных костюмах. А барышни! Сколько волнений и надежд вызывали они! Тут можно было даже поцеловать ручку Мили или Ветурии. А где-нибудь в укромном уголке, когда никто ничего не видит, потому что старается видеть все сразу, тайком прижаться губами к нежной бархатной щечке раскрасневшейся барышни, пугаясь собственной дерзости!

А наутро вы опять садились за парты, варварски искромсанные перочинным ножом, и зубрили латынь, не подозревая, какая скорбь заключена в древних стихах, обращенных к Постуму.

Точно так же Север Молдовану описывал годы учения в лицее, вплоть до его окончания. Влад рассудил, что потом в пору студенчества в Будапеште Руцу слыл «примерным» и вполне благонадежным юношей, и университетское начальство было им довольно, потому что он не связывался ни с какими студенческими организациями политического свойства, главным зачинщиком в которых бывал Адриан Мога. О жизни Моги Влад знал из учебников. Старик же, описывая эти годы, ни разу о нем не упомянул. Очевидно, тогда они относились друг к другу с прохладцей. Возобновилось их приятельство гораздо позже, когда Мога занял высокий политический пост, и люди серьезные и осмотрительные могли без опаски его поддерживать. Севера в эту пору уже звали «стариком», и он по общему признанию занимал прочное место в общественной иерархии.