Сулла - [15]

Встреча стала для Суллы случаем установить прецедент отношений: он приказал поставить три скамьи, занял место в центре, и поместил с одной и другой стороны Ариобарзана и парфянского посла Оробаза. Подобная организация дипломатического пространства была, по-видимому, знаменательна. Рим не собирался обращаться с Парфянским царством как с равным, тем более, что не оно было истцом. Переговоры закончились договором (ратифицированным сенаторами в 95 году, когда Сулла вернулся в Рим), который предлагал дружбу между двумя народами, то есть согласие по поводу границ и ненападение.

Итак, Сулла провел настоящий раздел мира. Ни у кого из римлян, и еще меньше у самого Суллы, не было сомнений, что исключительная удача для человека одержать первенство в организации встречи двух сверхдержав, которые знали друг о друге, опасались друг друга и не были знакомы. К этой удаче Сулла добавил результаты переговоров, которые провел, как обычно, с большим знанием дела. Затем произошел инцидент, который дал понять, что Сулла умел извлечь всю выгоду полностью: член парфянской делегации халдей (специалист по пророчествам), хорошо рассмотрев проконсула, заявил: «Нет сомнений в том, что этот человек станет великим, и я удивляюсь, как ему уже сейчас удается выносить, что он не первый среди всех». Предполагают, что об этом довольно быстро стало известно в Риме во всех слоях общества.

Конечно, сразу принять столь очевидный факт были готовы не все: как полагается, враги, в свою очередь, возбудили против него дело по поводу ведения им проконсулата: если послушать их, то он много — слишком много — денег потратил на Каппадокию. Это не означает, что они были добродетельнее Суллы, но политическая жизнь была организована таким образом, что враждебность и несогласие регулировались одновременно с отчетами магистратов. Политическое равновесие устанавливалось путем правосудия. Обвинение было брошено неким Гаем Марцием Цензорином, элегантным, воспитанным на греческой культуре, имевшим репутацию беспечного, злейшим врагом Суллы. Очевидно, все сопровождалось сильной кампанией дискредитирования его политической деятельности: будто бы Сулла сделал ошибку, унизив представителя самой большой империи мира, потому что его патрицианское высокомерие помешало понять, что с посланником царя всех царей не обращаются как с представителем государства-вассала. Однако машина была плохо раскручена и обвинение перед трибуналом не имело продолжения, так как Цензорин не явился на слушание.

Итак, для Суллы начинается определенно период «отставки»: в течение четырех лет о нем ничего не слышно, в то время как политическая ситуация в Риме еще больше ухудшается. Но было бы ошибкой полагать, что Сулла предан забвению в результате одного лишь противодействия его противников, сгруппированных вокруг Мария. Недостаточно было протащить промагистрата через криминальную юрисдикцию, чтобы обесчестить его и запретить ему всякую карьеру. И напрасно нападали на него за его переговоры с парфянами, договор, который он с ними подписал, нашел поддержку и был ратифицирован сенатом. В действительности Сулла сам, как большая часть представителей политических кругов, к которым он принадлежал, знал, что он еще не набрал титулов, достаточных, чтобы стать кандидатом в консулат. Не нужно забывать, что он был выходцем из родовой линии, которая не отличилась в предыдущих поколениях, и не мог поэтому выдержать конкуренции с представителями знаменитых семей, которые соперничали в стремлении добиться верховной власти, для своих отпрысков, достигших возраста, позволяющего претендовать на нее.

Конечно, это не означало, что не появлялись кандидаты вне знати, поддерживаемые другими политическими группами: например, Марк Геренний, который вопреки всем ожиданиям в борьбе за консулат взял верх над Луцием Марцием Филиппом, знаменитым оратором, относящимся по рождению и связям к лучшей части римской знати. Но в период, когда наблюдается настоящая аристократическая реакция против народных притязаний, не могли безнаказанно нарушаться правила, удобные для аристократии. Как бы ни представлялось, Сулла не находил поддержки у своих друзей и, разумеется, не добился ее у своих противников.

Это совсем не означало, что Сулла не хотел попасть в консулат. Просто он был вынужден ждать благоприятного случая и создавать более позитивное впечатление, чем то, которое составили о нем римляне. Как раз поэтому он добился, чтобы Бокх установил на Капитолии монумент, который напоминал бы о пленении Югурты, кроме того, нужно было хорошо присматривать за этим монументальным ансамблем, потому что Марий и его соратники решили его разрушить. В 91 году в Риме и во всей Италии политическая атмосфера была особенно напряженной. Среди самых ярых консерваторов, которые рекрутировались в кругах, близких к сенатской аристократии, и сторонников Мария, настаивавших на радикальной политике, возник трибун исключительного статуса — Марк Ливий Друз. Этот молодой человек, выходец из знатной семьи, которая имела репутацию самой богатой в Риме, считался лучшим оратором своего времени. Будучи в начале исполнения своих обязанностей горячим сторонником попыток сената ввести законодательство, он проявил себя как желающий комбинировать интересы многих групп воздействия, в принципе непримиримых, и таким образом получить поддержку. Посему он провел законы как популистского характера (организовав распределение земли и раздачу зерна), так и консервативного (передав трибуналы, судящие бывших магистратов за их управление, в руки сенаторов). Особенно он стал поборником требования, которое в течение нескольких лет было сформулировано в самых резких терминах: равенство прав между италиками и римлянами.