Суета сует - [13]

— Это не мальчишество! Это взрыв энтузиазма! — запальчиво возразил Кирилл. — И вы должны радоваться. Получили новую газету. Без всякой волокиты. И не пришлось «решать — постановлять». И уговаривать: «Будь добр, выпусти газету».

— А я радуюсь! — рассердился директор. — Но все равно это делается не так. Солидней делается. А у вас по-мальчишески.

Я вновь опередил Кирилла и открыл рот раньше его. Я не трус. Просто незачем трепать друг другу нервы. Я придерживаюсь такого мнения. А то, что я не трус, видно из того, что я сказал директору. Я сказал вполне миролюбиво:

— Ну какие мы мальчишки, Захар Петрович? Судите сами: Кирилл работал слесарем на заводе, я тоже.

Не помогло. Директор оказался слабонервным. Он быстро потерял терпение и разбушевался:

— Да кто считает вас мальчишками? С чего вы взяли? И что еще за фельетон с намеками? Уж не Гусакова ли имеете в виду?

— Обычный художественный образ, — пояснил я дипломатично.

— Да, это Гусаков! — твердо заявил Кирилл.

— Вы порочите преподавателя. Кто дал право?

— Во-первых, это форма критики. Во-вторых, на заводе я писал фельетоны на мастера. Почему я здесь не имею права? — резко спросил Кирилл.

— Здесь институт. Здесь специфика. И Гусаков — педагог. — Директору надоело с нами возиться, и он закончил так: — Отправляйтесь на лекции. Разберемся потом.

Я уже открыл дверь, когда директор спохватился. Он-то не знает наших фамилий. Кирилл назвался. А я успел уйти из кабинета. Но потом я подумал, что так или иначе он узнает. К тому же я не трус Я сунул голову в дверь и сообщил:

— Зуев.

Директор махнул карандашом: катитесь, мол, с глаз долой. Я захлопнул дверь и посмотрел на Кирилла.

— Будем бороться, — произнес тот озабоченно.

— Хватит тебе. Мобилизуй волю и держись.

Мы открыли дверь аудитории и вошли. Лекцию читал Спасский. Он неуклюже повернулся всей тушей. Недоуменно нахмурился. Он не любит опаздывающих. По его понятиям, тогда совсем не приходи.

Он прервал лекцию на полуслове и внимательно разглядывал нас по очереди. Вначале Кирилла, затем меня.

Мы встретили его неодобрительный взгляд независимо. Мы готовы сослаться на директора. К нам не подступись.

Спасский жестом показал: садитесь. И мы проследовали на свои места.

Елочка тотчас развернула ослепительный профиль. Она сделала это с состраданием к нам. С таким видом, вероятно, подают воду погибающему от жажды. По ее расчетам, мы на грани гибели, ибо уже шесть часов не видели ее профиль. Подумать только, на такой продолжительный срок мы были лишены этой жизненно важной необходимости! Она великолепна, наша Елочка! Не зря мы отбили ее у футболистов. Потратили столько усилий и времени. Мы сидели с ней на двух матчах. Ее кавалеры бегали по полю без брюк, а мы им до хрипоты орали «мазилы» и «баобабы». Почему именно «баобабы», сами не знаем. Как-то нечаянно подвернулось это слово на язык. Нашу задачу облегчило то, что Елочка в футболе не разбиралась. Честно говоря, ее ухажеры играли отлично. Но на Елочку подействовали наши вопли и особенно слово «баобабы», очень неуместное на стадионе. На следующий матч она не пошла. Мы торжественно повели ее на заседание литгруппы.

Решающий бой за Елочку произошел через несколько дней. На улице нас остановила футбольная команда. Она выстроилась по бразильской схеме. Перед нами маячили четверо мускулистых, коротко стриженных нападающих. Позади виднелась мощная защита. К сожалению, зрителей не было. Улица пуста. Захотели бы они продемонстрировать свое физическое превосходство, нам бы пришлось плохо. Но футболисты оказались деликатными ребятами. Они понимали: связываться с двумя интеллигентами — недостойное дело для спортсмена. Вперед выступил их центр нападения и сказал с упреком:

— Нехорошо, хлопцы. Елочка — наша девушка.

— Какая же она ваша, если не знает, за что бьют корнер? — мягко усмехнулся Кирилл.

— Елочка, скажи им, — обиженно загалдели футболисты.

— Мальчики, я и вправду не знаю, — прошептала стыдливо Елочка.

— Она шутит! — воскликнул левый край.

Кирилл только этого и ждал. Он сердечно заявил:

— Тем хуже для вас, ребята, если она шутит.

Левый край понял, что заскочил в офсайт. Спохватился. Но мы перешли в исступление.

— А вот кто такой Готфрид Бульонский, она знает, — заметил я как бы между прочим.

— И кто такой Эмиль Верхарн, — участливо добавил Кирилл.

— Ладно, хлопцы, — сумрачно сказал центр нападения своим товарищам. — Мы проиграли. Пойдем лучше потренируемся.

— Эмиль Верхарн — известный бельгийский поэт! — выкрикнула Елочка вслед удаляющимся футболистам.

Разошлись мы с ними любо-дорого. Без ругани. Тем более без потасовки. Как подобает сильным личностям. Втайне я опасался за Кирилла. Думал, все испортит, заведется, и нам намылят шею. А он меня удивил. Был тих и все время виновато улыбался. А когда они ушли, долго стоял молча. Потом грустно сказал:

— Как это нелепо! Насолили славным ребятишкам. А иначе нельзя было.

Такой ценой нам досталась эта Елочка, с которой я, впрочем, пойду в театр. Один. Без Кирилла.

Пока я это вспоминал, прошло пол-лекции. После звонка мы отправились в вестибюль. «Бучи» на месте не было. Слава богу, лекцию читает Спасский, иначе бы Кирилл извелся. Но перед ним он благоговеет. Если говорит Спасский, Кирилл забывает обо всем.