Судоверфь на Арбате - [11]

— Теперь понятно. — Молчавший до этого времени Коля повернулся к Александру Сергеевичу: — Я вот все думал: ну зачем лезть в эту глушь, рисковать на ильменской волне, мокнуть под дождем, если можно взять карту, словари и быстренько определить: где был волок, а где его не было. Оказывается, все надо проверить.

— Вот этим-то и отличается работа нашей экспедиции от исследований тех историков, которые устанавливали места Ледового побоища в тиши кабинетов, обложившись картами, книгами, словарями! Конечно, без этого нельзя, но кто мне ответит, почему вот здесь деревня под названием Переволока, а волок здесь куда-либо принципиально исключен.

Мы все уткнулись в карту. Предположения были самые различные, порой прямо фантастические. А на месте все оказалось совсем просто.

…Три дня протаскивали байдарки между камнями. Огромная моренная гряда преградила путь реке, камни лежали так плотно и были такие огромные, что вода практически растекалась где-то в нижнем слое. Иногда лишь она с шумом вырывалась, образуя бурную стремнину, и мы облегченно вздыхали: здесь можно провести байдарки. Изнурительная многочасовая работа притупила интерес к основной цели путешествия. Вокруг полное безлюдье. Оно и понятно — что здесь делать нормальному человеку? Кончился хлеб. К вечеру показалась более или менее нормальная вода, встали на ночлег. Утром впереди, на высоком берегу, обозначились дома деревни. За хлебом послали Костю. Вскоре он вернулся и односложно произнес:

— Переволока…

А ведь мы о ней совсем забыли! Три дня мы были уверены, что сбились с пути, что не могли новгородцы проводить свои ушкуи через эти валуны. Оказывается — не сбились. Переволока стоит во главе длинного порога, через который суда переволакивали. Как все просто, когда испытаешь это на себе!

— Александр Сергеевич, а что, если мы встретим какое-нибудь непонятное название — в Москву звонить будем? — спросила Маша.

— Зачем же, я взял словарь Даля, все четыре тома.

— Так вот почему у вас такой рюкзак, — засмеялся Костя, — даже я чуть не надорвался, пока к палатке нес!

— Все это хорошо, — задумчиво сказал Слава, — но неужели не осталось каких-нибудь вещественных, что ли, следов…

— Непременно должны быть, — ответил Александр Сергеевич, — ну, скажем, курганы, городища. Как правило, они располагаются вдоль водных дорог. Городища — это крепости, контролировавшие передвижения по древним путям, а курганы находятся там, где прежде были битвы и погибало много людей либо на месте старых поселений. А селения как раз чаще всего располагались вдоль транспортной водной артерии, так же как и много позже, когда появились сухопутные дороги.

Несколько лет назад мне довелось пройти вот таким водным путем, — продолжал Александр Сергеевич, — упоминания о нем обнаружили мы в старинных русских летописях. Назывался он «Серегерский путь» и соединял озеро Селигер с Ильменем…

— Серегерский? — уточнила Таня.

— Да, именно Серегерский, — ответил Александр Сергеевич. — Дело в том, что в летописных источниках часто встречаются разные формы имени озера: Селегер, Селгер, Серьгерь, Селигирь, Серегерь… Отсюда и название древнего водного пути. В самом начале, еще на Селигере, стоит Молвотицкое городище, охранявшее исток Щеберехи, которая извилистой протокой терялась в камышах. Маршрут оказался сложнейший: пороги, завалы, комары. Река спускалась по Онежско-Валдайскому уступу с перепадом высот почти двести метров. Батый, который со своим войском пытался с помощью этого пути проникнуть к Новгороду, как сказано в летописи, «Стопы свои назад обратиша», то есть повернул с полдороги назад.

Самым трудным участком для нас оказались Ревенецкие горы, где падение воды достигало трех-пяти метров на километр. Сплошные завалы, подмытые берега… И вдруг — на самом берегу курган, разрезанный пополам оползнем. Вот это находка! Произвели зачистку слоя пепла, в котором обнаружилось множество черепков керамики, по орнаменту которой и составу глины археологи определяют время захоронений, а стало быть — как давно здесь селились люди.

…Костер догорал. Ребята сидели на бревнах, смотрели на малиновые мерцающие угли. Каждый представлял себе дикие реки северо-запада — ведь вскоре предстояло углубиться в такую же глушь. И действительно, были потом и пороги на Ситне, лавы на Плюссе, плотины на Люте, но эта ночь у костра как бы мобилизовала, морально подготовила к предстоящим трудностям.

Вдруг я почувствовал, что Слава подталкивает меня в плечо. Я обернулся и понял, что он делает мне знаки, которые нельзя истолковать иначе как: «Пойдем, надо кое-что обговорить наедине».

Мы вышли на песчаную дорогу, белеющую в северной ночи. Слава извлек ярославскую «Приму», предложил мне, затем, озираясь, раскурил сигарету и спрятал в кулак.

— Тут такое дело, — начал он серьезно, — идем, понимаешь, уже третий день, а никакой исследовательской работы. У меня созрел план. Только тайный — боюсь, Александр Сергеевич не одобрит. — Тут он понизил голос. В темноте Славино лицо озарилось оранжевым светом сигареты: — На другой стороне я обнаружил кладбище…

— Ну и что?

— Как «что» — ты же слышал сейчас. Вдоль древнего водного пути всегда должны быть курганы, а в них наши предки хоронили людей. Но кладбища ведь находятся на местах древних захоронений, как, скажем, современные города на местах старинных поселений!