Судоверфь на Арбате - [9]

Напряженная работа в экспедиции требовала строгой организации. Поэтому у каждого из нас было свое дело. Кто был физоргом, кто фотографом, кто ремонтным мастером. Слава, например, был командиром группы, а я радистом. Тогда наша промышленность еще не освоила массовый выпуск удобных переносных транзисторных приемников, и приходилось из деталей, в основном приобретаемых возле магазина «Пионер» за сходную цену у сомнительного вида граждан, собирать для похода аппараты по схемам, напечатанным в журнале «Радио». Так вот в мои обязанности входило обеспечивать бесперебойное поступление свежих новостей как о жатве, происходящей, как всегда, в сложных погодных условиях, так и об этих самых условиях.

Нельзя сказать, что мы очень-то доверяли метеосводкам, но на душе все же было спокойнее. Александр Сергеевич относился к нашему «ящику» скептически: как оттого, что он почти не работал, так и оттого, что погода почти всегда отличалась от предсказанной.

С этим приемником прямо беда. Он работал превосходно только в Москве, но стоило ему оказаться на природе, как от него слова не добьешься. Сколько было положено сил, чтобы при колеблющемся свете костра припаять оторвавшийся проводник с помощью нагретого в углях гвоздя. А однажды после такой экзекуции приемник заговорил, только на иностранном языке. Филимон предположил, что причина столь странного поведения нашего радиоаппарата в том, что при его сборке использовались радиодетали, извлеченные из распотрошенного довоенного приемника фирмы «Телефункен». Но зато сколько было радости, когда в лесу, среди непроходимых болот и зарослей, раздавалось тиканье часов, а затем знакомый с детства голос:

— Говорит Москва. Московское время девятнадцать часов. Передаем последние известия.

Тут уж вся группа собиралась у фанерного ящика. Александр Сергеевич слушал сводку погоды, грустно смотрел то на небо, то на говорящий аппарат и недоверчиво качал головой. Коля, сидя на ближней сосне, закреплял провод антенны. В эти счастливые редкие дни слушали всё, даже хор Пятницкого.

После ужина Александр Сергеевич развернул карту, и все желающие смогли убедиться, что мы прошли весьма значительное расстояние вдоль северо-западного берега Ильменя и, подгоняемые шквалом, здорово продвинулись вверх по Шелони.

Потрескивали дрова в костре. Небо почти очистилось от облаков.

— Завтра будет хорошая погода, — сказал Александр Сергеевич.

— Это вам сказал барометр? — спросила Маша.

— Не только.

— А что вы имеете в виду?

— Ну, например, дым от костра поднимается вертикально. Это, как правило, летом свидетельство хорошей погоды, а зимой — к ясным морозным ночам. Кроме того, посмотрите, в долину реки опустился туман. И вообще, вы заметили — стало холодней?

— Конечно, я еще совершенно промочила ноги, когда шла от палатки к костру, — сказала Таня.

— Ну вот еще один признак: обильная роса к вечеру, и ветер стих, на небе ни облачка — все это к хорошей устойчивой погоде, однако ночь будет холодная.

Слава задумчиво посмотрел вниз, в долину реки, над которой клубился вечерний туман.

— Шелонь… Название-то какое — старинное, правда, Александр Сергеевич? — сказал он. — Напоминает что-то такое древнерусское…

— Вероятно, вы имеете в виду слово «шелом» — шлем, каска?

— Вот, вот — никак не мог сразу вспомнить, — обрадовался Слава.

— Вообще-то, — продолжал Александр Сергеевич, — ряд исследователей считает, что название это сродни слову «соль». Оно известно из летописей с 1217 года и звучало тогда несколько иначе: «Шолона», а в псковско-новгородских говорах наблюдается замена звуков «ш» и «с». Так что река была «Солона».

— А соль тут при чем?

— А при том, что возле Шелони, при впадении Мшаги, есть два соленых озера. Название города Сольцы на берегу Шелони тоже связано со словом «-соль». В древности здесь была налажена добыча соли, которая шла в Новгород, а может, даже в Псков.

— Ну, это если здесь окажется водный путь на Псков…

— Александр Сергеевич, — вдруг спросила Таня, — а все-таки почему мы выбрали именно этот маршрут? Река как река — таких много. Какой же это древний путь?

— Действительно, Таня, — отозвался Александр Сергеевич, — река как река. Кстати, пока ее древним водным путем никто не называет — нет доказательств.

— Даже никаких примет не видно, — поддержал Таню Слава, — я все время берега рассматривал.

— А какие же вы надеялись увидеть приметы? — поинтересовался Александр Сергеевич. — Указатели «Древний водный путь новгородцев. XIII век». Так, да?

— Ну не знаю, — обиделся Слава.

Александр Сергеевич извлек из планшетки другую, более подробную карту, такую ветхую, что места сгибов были проклеены папиросной бумагой. Вынул из карманчика полевой сумки отточенный карандаш.

— Смотрите, — указал он острием, — вот Шелонь, по которой мы с вами сейчас движемся. Вот здесь в нее впадает Ситня. Видите, вот извивается. А с этой стороны к Ситне почти вплотную подходит речка Курея, которая, в свою очередь, течет в Плюссу…

— Ну и что из этого, — сказал Костя, — мало ли таких речек встречается? Вот я был в деревне под Москвой, так там…

— Представьте, нечасто, — перебил Александр Сергеевич, — особенно если учесть, что Шелонь течет на восток, к Ильменю, а Плюсса в западном направлении, в сторону Чудского озера.