Судьба - [68]
Вечер ушел на обсуждение, опять не повидался с Хиёлом. С утра начали приторачивать бочки над моторами землеройных и трубоукладочных машин и зонты над людьми. Дело всем понравилось. Смешно, просто и полезно. Сварщики наварили каркасов и отдали женщинам обшивать их. С зонтами сварщики обращались проще всех. Клюнут разок контактом в трубу — и зонт стоит. И они ведут дальше шов, прячась в тени зонта, как городские мороженщицы или продавщицы газированной воды у сатураторов. Красота! Тень — великое дело.
Зонты разбросали пятнышки тени по пустыне.
Пришел приказ из Ташкента, из треста, прекращать работу в самые немыслимо жаркие часы, переключаться на дочь — в других колоннах были случаи солнечных ударов. Анисимов ответил, что работает под зонтами и с душем для машин, просил подкинуть молоковозов, связался с начальниками других колонн по радио, рассказал о своих нововведениях…
На следующий день приехала делегация буровиков вызывать газопроводчиков на соревнование. И Шахаб, и Рая, и Бобомирза, и Куддус… Они сразу обратили внимание на зонты.
— Куддуска! — закричала Рая. — Сделай себе такой зонт, а я обошью его штанами Шахаба Мансуровича. А ему купим другие…
— Нет, не надо, не разоряйте его, — смеялся Анисимов. — У него штаны под цвет газа… Я и не думал, что ты такой стиляга, Шахаб!
Друзья из политехнического подшучивали друг над другом. Уж такая у них была студенческая привычка.
— Некогда мне о штанах думать, — отбивался баском Шахаб.
— Брось, брось, — все еще веселился Анисимов, — ослепил!
Шутили много, но присели поговорить и всерьез.
Устроились так: положили на песок две трубы параллельно, как скамейки на трибуне стадиона, к трубам тут же приварили зонты на железных ногах и расселись, ни дать ни взять, словно в парке культуры и отдыха. Сначала поближе познакомились друг с другом. Анисимов рассказал о Курашевиче, который задавал темп всей колонне, а Шахаб о Куддусе. Ребята смущенно растирали пыль каблуками. Анисимов одарил всех сигаретами, и, закурив из общей пачки, стали обсуждать одной семьей, как подвинутся работы на трассе.
— Зонтами-то мы себя обеспечим сами, а вот бочек маловато… — сказал Анисимов.
— За бочками присылай к нам людей, сынок Иван, — ответил Бобомирза. — У нас бочек много, все время горючее возят, бочки остаются.
— Ну, отец! — обрадовался Курашевич. — Вот это, я понимаю, честное соревнование!
Бобомирза кинулся на помощь жене Анисимова. Она несла самовар. Самовар блестел, как зеркальный. Бобомирза снял с плеча Лены полотенце, усадил ее рядом с мужем, а сам принялся хозяйничать. Он наливал чай из самовара в чайники, затем в пиалу, из пиалы трижды в чайник, чтобы разбудить, разбередить заварку. Узбеки говорят: первая — пена, вторая — муть, а уж чай — третий… Всем разнес старик чай и леденцы, как истый чайханщик, а потом вернулся к самовару, щелкая пальцами и пританцовывая:
И подал пиалушку с розой на боку Лене.
— Последние капли чая самые сладкие! — сказал он ей.
Курашевич и Шахаб подписали договор.
— Надо бы сообразить чего-то покрепче чая, — прогудел Курашевич добродушно и тоскливо.
В это время в стороне показались трое: это были Бардаш, Хиёл и Оджиза. Они встретились за «магазином». Увы, в том магазине нельзя было купить ни бутылочки, ни закуски. «Магазином» называлось место, где складывались трубы, изоляционные бумажные ленты и другие материалы. Выйдя из машины после объезда трассы, Бардаш увидел парня, который то ли следил за кем-то, то ли прятался от кого-то. Он подошел ближе.
— Хиёл!
Парня держала за руку девушка. Она сидела на земле.
— А это Оджиза?
— Да.
— Она написала отцу?
— Да.
— Ну и что?
— Он проклял меня.
— Это не самое страшное. Меня ишан давно проклял, а я живу. От кого вы тут прячетесь?
Хиёл потупился:
— Там наши.
Издали Бардаш разглядел и голубого Шахаба, и танцующего с чайником Бобомирзу.
— А ну, пошли.
Он взял за руки Хиёла и Оджизу, как детей. Так он и подвел их к будущим соперникам в соревновании за звание коммунистических бригад, распивающим чай.
— Вот он! — закричала Рая то ли обрадованно, то ли осуждающе.
Оджиза повернула в ее сторону настороженное лицо, ресницы ее глаз запорхали.
— Пойдем отсюда, Хиёл, — позвала она.
Но Хиёл не двигался с места. Он смотрел на обожженные руки Куддуса виновато, расширенными глазами.
— Здравствуй, Хиёл, — первым сказал Шахаб.
Хиёлу хотелось сказать обычные слова, которые говорят после такой беды, какая разделила его с этими людьми, но он не мог говорить, он молчал. Он не мог даже ответить «здравствуйте». Только глаза его словно бы буравили песок, уходя взглядом все глубже и глубже.
— Это мой ученик, — сказал Курашевич и положил руку на плечо Хиёла. — Бывший ученик. А сейчас хороший трубоукладчик.
— Значит, работаешь, Хиёл? — спросил Куддус, и все еще не было ясно, насмешливо он это сказал или положительно.
Хиёл опять промолчал.
— А это его невеста, Оджиза, — сказал Бардаш.
Все присматривались друг к другу. Казалось, даже Оджиза смотрит на новых, незнакомых ей людей, имена которых слышала и знала по скупому рассказу Хиёла.
Как рыжий снег, взвихрилась над ними песчаная пыль. «Неужели опять ветер!» — подумал Анисимов и оглянулся. Ветра не было. Старый чабан с козлиной бородой гнал большую отару овец. Овцы подняли пыль ногами. Чабаны теперь часто гнали свои отары мимо газопроводчиков, чтобы посмотреть по пути на диковинные машины, своими глазами увидеть, как творится чудо пустыни.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.