Судьба - [31]

— И об этом должен думать управляющий трестом? Нигде не записано, что вы должны снабжаться заваркой.

— Про газводу записано, — появляясь в дверях, сказал Куддус. — Давайте газводу. Хотя чай лучше.

Ягане стало стыдно.

— Этот вопрос мы сами решим.

— Этот вопрос решается просто, — сказал Надиров, грузной своей фигурой возвышаясь над столом. — Не надо крохоборничать…

Он сунул руку в карман, вынул десятку и положил на стол.

— Но это вовсе не решение, — сказал Бардаш. — Ведь в Кызылкумах не одна вышка и нет рядышком магазинов.

Рая вышла, не взяв десятку, и Надиров стыдливо скомкал ее и спрятал.

— Из-за таких мелочей времени терять не стоит.

— Между прочим, — заметил Бобомирза, — стрелки у часов ходят потому, что там вертятся разные маленькие колесики…

Он стоял в тюбетейке, надетой на носовой платок, прикрывающий его морщинистое лицо от песка. Все буровики потихоньку набились в вагончик. А когда разошлись по делам и Ягана и Бардаш остались вдвоем, он спросил:

— Милая, почему вы тогда в обкоме согласились с Надировым?

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Ей так много хотелось сказать ему. Он даже не подозревал, как много. И чего! Вот уже вторую неделю она замирала иногда в дороге или в конторе от тяжких головокружений. Все отчетливей стучало в сердце сладкое предчувствие долгожданного, запоздалого материнства. Бардаш что-то заметил в ее лице.

— У вас болит голова?

— Нет. Я хотела… Я боялась, — сказала она, взяв его руку и разглаживая жесткие кустики волос на ней, — что они… что они сомнут вас.

Она стала говорить, объясняя все, что показалось ей таким важным, это говорила одна ее любовь, а он ответил:

— Но ведь это же предательство! Это предательство!

И она испуганно замолчала. Сузившись, глаза его смотрели вдаль. Он был сейчас так далеко, что Ягане стало страшно.

В обкоме Бардаш доложил Хазратову о результатах своей поездки.

— Между прочим, — сказал Хазратов почти ласково, — почему письмо оттуда вы прислали не мне, а прямо Сарварову? Солдат протянул руку генералу… Вы имеете непосредственного начальника.

Хотя они были вдвоем, он обращался к старому другу на «вы».

— Я и сейчас пойду к Сарварову, — ответил Бардаш, — потому что это дело чрезвычайной важности, а ты такой нерешительный, что волосы встают дыбом!

Упоминание про волосы особенно задело Хазратова. Он снял руку со своей лысины, которую оглаживал по привычке, когда думал, и сказал:

— Не надо мелочной опеки. Многим путь Надирова кажется новаторским, а ты его очерняешь. Пусть категорическое мнение вынесут специалисты. Мы же предупредили…

Бардашу стала понятна эта простая игра: если Надиров победит, Азиз окажется рядом с ним. Если Дадашев, Азиз скажет: «Мы предупредили…» Он всегда застрахован от ответственности, этот Азиз, и всегда делит успех, к которому не причастен.

— Но ведь я и есть специалист, — сказал Бардаш.

Кому-то надо было брать на себя ответственность.

— Впервые в жизни я жалуюсь на другого, — сказал он Сарварову. — Сам терпеть не могу такого, ненавижу жалующихся… Но — была не была… Пришел с жалобой ради дела. Люди подчиняются воле Надирова, он сильный человек, но газ может его желанием пренебречь…

Выслушав его, Сарваров долго думал, прикрыв глаза и потирая брови пальцами, которые сводил и разводил у переносицы. Наконец он спросил:

— Что же — Надиров? Устарел? Он — хороший управляющий трестом.

— Плов он хорошо готовит, — резко ответил Бардаш.

4

Плов Надиров готовил так… Сначала выжаривал в казане баранье сало до того, что на нем занимались огоньки. Он смеялся, что доводил казан до трех тысяч градусов. Это была не женская работа… В сало летел белый лук и тут же становился красным. Лук не давал салу выгорать. Вслед за луком подрумянивались кусочки мяса на косточках, а потом уж, разбухая на сале и воде, которая все время подливалась бдительным мастером, варился рис — зернышко к зернышку… Он впитывал в себя жаркие ароматы и желтел от моркови. Плов всегда удавался на славу.

Большое блюдо с остроконечной горой плова, усыпанной гранатовыми зернами, сам хозяин нес на вытянутых руках из кухни, лепившейся к углу двора, в сад, где отдыхали гости. В саду журчала вода, распыляясь из резиновой кишки, надетой на кран колонки, над кустами роз и декоративной зеленью. Солнце сверкало в каплях, подсушивая их на лету, но все же на листочках вокруг все время висели росинки…

Самым большим деревом в саду был абрикос, который, может быть, первым поселился в этой части Бухары, когда вокруг еще не было белых и розовых особняков. Абрикос поднимался выше уличных тополей, он бросал тень даже на крышу надировского дома, и все лето, ссыпаясь с густых и длинных ветвей, зрелые плоды усеивали крышу, дорожки сада и грядки с редиской, морковью и помидорами, как семечки. Собирать их было невозможно, и они засахаривались на земле, привлекая рои ос. Их старались поэтому быстрее подмести, но они падали снова.

Эти абрикосы были главной летней заботой жены и детей. Надиров хотел было спилить старое дерево, но тень от него, шапкой накрывавшая двор, стоила этой заботы, а еще, быть может, что-то значила привычка. Как-то страшно было представить себе свой двор без этого дерева, с растрескавшейся корой и железным костылем в стволе для бельевых веревок.