Судьба философа в интерьере эпохи - [6]
За каждым из стереотипов умозрением угадывается, а кибернетиками искусственно воспроизводится корреляция между поведением и регулятором поведения, причем корреляция двух видов: обязательной последовательности актов (алгоритм поведения, его программа) и коррекции на особенности единичной ситуации данного типа (отрицательная обратная связь). Когда мы говорим о знании, как оно реализуется в практической деятельности, в поведении индивида, мы имеем в виду программы - алгоритмы поведения в типичных ситуациях, устойчивое и остающееся в таком поведении - и полагаем, что естественная или искусственная память как раз и есть то "место", где хранятся программы и откуда они извлекаются для решения "теперь-ситуаций", опознавать которые, относить к тому или иному из освоенных типов, нам помогают органы чувств или "датчики", работающие в режиме различения.
Вместе с тем вопрос о том, насколько знание в такой корреляции-единстве с поведением остается знанием, сохраняет свою специфику и несводимость к поведению не в умозрении философа или кибернетика, а в реальной действительности, в поведении, скажем, того же сапожника, который, по мысли философа, "должен знать, что такое сапоги и как их шьют" - вопрос не такой уж простой. Навык, и это подтвердит любой психолог, "растворяет" знание, переводит его в область подсознательных автоматизмов. Научиться - значит "забыть", как это делается, просто делать. Ни один из нас не в состоянии "понять", как мы ходим, дышим, говорим, круговращаемся в обжитых бытовых и служебных ситуациях.
Философы любят обыгрывать эту ситуацию, эту подсознательную "жизнь без разума". Еще Аристотель написал о ремесленниках: "А с ремесленниками обстоит дело подобно тому, как и некоторые неодушевленные существа хоть и делают то или другое, но делают это, сами того не зная (например, огонь - жжет): неодушевленные существа в каждом таком случае действуют по своим природным свойствам, а ремесленники - по привычке" (Метафизика, 981 в.). У Камю именно здесь исходный момент отчуждения: "Подъем, дорога, четыре часа работы на фабрике или службе, перерыв на обед, дорога, четыре часа работы, ужин, сон, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота - все время один и тот же ритм, который долго остается удобным путем жизни. Но вот однажды возникает "Зачем?", и с этого вопроса начинается скука, к которой примешивается удивление. "Начинается" - это важно. Скука - конец механической жизни и, одновременно, начало потребности осознания" (19, S. 16).
В таких критических заходах на автоматизмы сложившегося человеческого поведения, которые и сами уже приобрели форму некритического убеждения: "Люди оказываются более мудрыми не благодаря умению действовать, а потому, что они владеют понятием и знают причины" (Аристотель. Метафизика, 981 в.) теряется из виду то решающее в данном вопросе обстоятельство, что способность усваивать-забывать, связывать знание в навыке-автоматизме или, как Кестлер называет эту способность мозга - быть навыкообразующей машиной, жизненно важна для человека. Не будь ее, человек постоянно пребывал бы в позиции буриданова осла, бился бы о стены неснятого выбора, на каждом шагу испытывая эффект сороконожки, сбоя, задумчивости и размышления там, где нужно действовать. Реальный вопрос, нам кажется, состоит не в том, чтобы объяснять репродукцию, силу привычки, власть навыка, - это биологическая "инерция", не требующая указания причин, естественное и для человека и для животного состояние контакта с окружением, который опирается на память как на способность типично реагировать в типичных ситуациях, а в том, чтобы понять, почему часть, и весьма значительная, человеческих навыков способна все-таки отчуждать программы, хранить их в независимой от навыка-умения знаковой форме знания и почему это свойственно только человеку.
Традиционным ходом здесь остается благородное истолкование - ход от любознательности, от аристотелевского "удивления" или от гегелевской нетерпимости духа к осознанной конечности, и само знание в рамках такого подхода становится скорее автономной и самодовлеющей благородной сущностью, нежели сущностью рабочей, нагруженной какими-то вполне определенными функциями. Нам кажется, что именно здесь, в рамках функционального анализа переходов: знание-навык; навык-знание, - открывается возможность универсального, не связанного только с развитой социальностью истолкования знания. Ничего особенно нового в таком подходе нет. Маркс и Энгельс рассматривали, например, возникновение осознания под формой преемственной связи с биологией: "Сознание необходимости вступить в сношения с окружающими индивидами является началом осознания того, что человек вообще живет в обществе. Начало это носит столь же животный характер, как и сама общественная жизнь на этой ступени; это - чисто стадное сознание, и человек отличается здесь от барана лишь тем, что сознание заменяет ему инстинкт, или же что его инстинкт осознан" (20, с. 30). Именно эта мысль о преемственности биологического и социального дает возможность представить знание как функциональный социальный аналог биологического по генезису механизма трансляции.
В книге философа и историка науки М.К.Петрова (1924-1987) исследуются проблемы взаимовлияния, общения и преемственности культур, прослеживаются генезис и пути образования разных культурных типов: индийской общины, западноевропейской античности, средневековья и нового времени.Издание второе, стереотипноеМосква 2004.
Рукописи, как и книга «Язык, знак, культура», печатаются без сокращений и без изменений. Редакторские примечания, относящиеся главным образом к истории наследия или раскрывающие имена, которые не всегда можно обнаружить в справочниках, вынесены в подстрочник.М., 1995. 140 с.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.